Колесница Джагарнаута
Шрифт:
– О, королевский дар!
– Генерал даже остановился и, обернувшись, посмотрел заблестевшими глазами на униженно раскланивающегося перса.
Черт побери этого наглого туземца! Неужели он воображает, что лошадью, пусть даже бесценной, и жизнью какого-то мажордома, выпустившего из себя кровь экзотическим способом, сможет искупить гибель лучших офицеров рейха, зверски зарубленных дикарями. И где! В его дворце! Будь они прокляты! Белуджи умудрились исчезнуть буквально из-под носа. Провели его, одного из лучших руководителей гестапо!
То ли от неожиданности, то ли от растерянности - разве простительна растерянность в германском воине?
– он хоть и вытащил пистолет из кобуры, но открыть огонь успел лишь тогда, когда белые призраки с дикими воплями, перепрыгнув через балюстраду с ловкостью обезьян, исчезли в кустах сирени. А этот проклятый англичанин Хамбер, не потерявший присутствия духа при столь ужасных обстоятельствах, то ли сострил, то ли восхитился: "Дьяволы белуджи, джинны пустыни. Ищите их в миражах!"
– Поймать убийц-белуджей!
– хрипло повторил генерал. И опять выдержка ему изменила - голос его дрогнул. Уж не заметили ли персы его слабости?
Но офицеры похоронены в парке, так далеко от фашистского фатерлянда. Главный мажордом Баге Багу, не сумевший организовать охраны имения и дворца, покончил с собой, избежав наказания, сурового наказания. А жаль! Бай Мирза и его молодцы - опыта у них по кассельским концентрационным лагерям предостаточно - выколотили бы из него немало интересного, и в частности о самом хозяине Баге Багу.
Поведение Али Алескера весьма двусмысленно. Если бы не добрые вести с фронтов из России, следовало бы поостеречься.
Но персы должны понимать, что скоро в Иране загрохочут танки с бело-черными крестами и деваться им будет некуда. Они робки, слабы, трусоваты, эти персы.
– Вороны, совы, филины кишат, увы, в нашем саду. А они - птицы со зловещими голосами, предвещающими бурю.
Странные слова, зловещие слова обронил Али Алескер. Он семенил своими толстыми ножками рядом с генералом, и голос его делался совсем сладеньким. Но генерал ошибался, приписывая ему робость. Конечно, Али Алескера не устраивало, что фашистских офицеров убили прямо тут на великолепной дворцовой террасе. Али Алескер скосил глаза. Но нет, следов крови не видно - отмыли, отскоблили, отполировали мраморные плиты. Генерал не испытывал ничего, кроме прилива ярости, а вот чувствительную натуру перса всю передернуло - он не выносил вида крови, а тут перед его мысленным взглядом вдруг на мраморе расплылось гранатовое пятно. Кровь! Всюду кровь! Вчера, когда убирали чудовищно изрубленные тела, вся терраса была залита кровью. Бог мой, так и галлюцинации начнутся!
– Да будет известно вам, господин Алескер, полководец должен быть опытен и в хитростях, и в коварстве, - прохрипел генерал, входя в кабинет.
– И вы и я - полководцы! Надеюсь, меры приняты?
– Расследование, эксцеленц, ведется. Погоня по всем дорогам послана. Злодеев ищут.
– Требую решительных мер. Ваше имение - логовище диких зверей. Разбой идет в открытую. Всех поставить под ружье! И чтобы ни одна крыса не ускользнула.
– Охрана поставлена со вчерашнего дня...
– Где русский? Вы отвечаете за него.
– Господин русский генерал пребывает в левом крыле дворца.
– И он показал рукой на мраморную громаду, высящуюся над низкими деревьями серебристого лоха.
– А что это за люди с ружьями? Почему они смотрят в нашу сторону? Часовые должны смотреть на окно тюрьмы, глаз не отводить.
– Там Аббас Кули со своими. Они будут стрелять, кто бы ни подошел.
– Позвать сюда вашего Аббаса! Я сам дам ему инструкции.
– Аббас Кули известный в здешних местах человек, уважаемый человек. Он будет слушать нас.
– Нас?
– Нас - хозяина и помещика Баге Багу.
– Все равно позовите. Я поговорю с ним в вашем присутствии. Я отдам приказания. Но отвечать будете вы.
В голосе генерала звучали повелительные, даже грубые нотки.
"Не слишком ли рано? Немцы далеко, русские близко, - думал Али Алескер.
– Военное счастье - переменчиво". Но вслух он сказал:
Неблагородно это.
Вчера друг - сегодня лишь знакомый...
– Что-что?
– не выдержал генерал.
– Всего лишь стихи поэта Санаи.
Очень все это не нравилось генералу, но затевать спор он не захотел. Усевшись в высокое, драгоценного дерева кресло, он выбросил тяжелые кулаки на настольное стекло и приказал:
– Позвать господ офицеров!
Нажав кнопку звонка, Али Алескер выждал, когда в дверях неслышно выросла, вся в шелках и ожерельях, белокурая особа - личная стенографистка и секретарь коммерческой фирмы "Али Алескер и К°", и отдал ей распоряжение.
Пока встрепанные, помятые после ночного преследования и бессонных тревог господа офицеры собирались в кабинете, генерал допрашивал Аббаса Кули.
Но жесткая, даже грубая напористость генерала наталкивалась на сдержанную вежливость и любезную жесткость контрабандиста. Голова Аббаса Кули, украшенная густыми, иссиня-черными кудрями, не гнулась в поклонах. Жгуты усов прятали надменную улыбку. Лицо не теряло спокойного выражения, даже когда генерал срывался на грубую ругань. Впрочем, вероятно, Аббас Кули не понимал по-немецки. Отвечал он лишь после перевода, который делал сам хозяин дома Али Алескер.
– Скажите, горбан Али Алескер, этому важному аллемани: сколько ни тыкай в землю железную пику, острие ее ни толще, ни острее не станет. Белуджи народ яростный и несдержанный на жестокости - они сначала рубят голову, а потом спрашивают: кто такой, зачем пришел? Ездят белуджи быстро. Они, наверно, уже и Кум проехали. Разве их догонишь?
– Откуда появились белуджи?
– подозрительно спросил генерал.
– Чьи они? Почему они оказались в Баге Багу?
Аббас Кули и Али Алескер развели руками. Они явно кривили душой. Али Алескер отлично знал, чьи белуджи. Личную охрану странника и мудреца Сахиба Джеляла знали не только в Иране, но и на всем Востоке. Севший на верблюда, за козой не спрячется. Но у Али Алескера были свои соображения насчет фашистского штаба в Баге Багу. И потому, чтобы скрыть невольное замешательство, он предпочел пробормотать: