Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
Шрифт:
Сложнее всего ей давалось соприкосновение с Кручем, оный как верно молвил Перший, был еще сам крохой. И потому временами так волновался при девочке, что Есиньке, приходилось самой его успокаивать. И тогда отроковица прижималась к его столь наполненному тревогой телу, целовала в щеку и гладила по черным жестким волосам. Первый признак того, что Крушец, в такие моменты единящийся с плотью, уже вел себя как достаточно мощное божество, которое в грядущем сможет, сумеет и станет правильно себя вести в отношении более хрупких, чем он созданий… не важно будут ли это Боги аль тока люди.
Неторопливой поступью Стынь направился к кожаному креслу, все еще обымая юницу левой рукой. Он рывком, как иноредь делал, воссел на него, и, опершись об ослон спиной, посадил Есиславу на облокотницу,
– Зачем ты меня звала Еси? – мягко вопросил Стынь и в голосе его прозвучало беспокойство.
– Ты знаешь, – с горячностью в голосе, как неизменно бывало при волнении (с горячностью, которая в этой жизни не наносила урона ее плоти) молвила девочка. – Что в прибрежных областях Белого моря вспыхнула степная лихорадка… И из-за нее мы с Ксаем не поедим на море.
– Кто тебе о том сказал? – удивленно поспрашал Стынь и пригладил на голове юницы книзу растрепавшиеся волосики.
– Вчера… вчера приходил Дажба, – отозвалась Еси.
Поутру младший Рас, лучисто осенил всю опочивальню отроковицы, только не золотым, сколько более рдяным сиянием, в каковом мелькали крошечные, пурпурные искры. Те брызги были столь яркими и так мгновенно возникли, что иная нянька Щепетуха, более молодая чем Туга, и сама без веления божественного чадо, пригнув как можно ниже голову, покинула комнату… Абы прислуживающие Есиславе люди вже понимали, что появления такого сияния, есть нечто иное как приход Зиждителя. Таким ярким светом всегда живописали свое появление Дажба и Круч, так как один вел и приглядывал по согласованности за девочкой, а второй будучи юным, многое не умел, в том числе и приходить тайно, как Стынь. Да еще и потому они прибывали в таком сияние, что оба значились почитаемыми у белых людей Богами. Один, будучи сыном Небо, Бога мудрости, покровителя брака и кузнечного мастерства, другой, как помощник и сын Асила, Бога каковой научил предков дарицев азам землепашества. Это были оба светлые Боги. Хотя красно-смуглую кожу Круча сложно было отнести к светлой. Также как и Творцов Димургов к темным Богам, не в смысле цвета кожи, а деяний.
Стынь по этой причине всякий раз приходил скрытно. Поясняя девочке, Бог сказывал, что его общение с ней могут неверно истолковать белые люди, и потому об этих встречах она ни кому не должна говорить, даже горячо любимому Ксаю.
Пурпурные искры неспешно опустились на поверхность ковра и недвижно замерли на их вытянутых шерстяных петлях, не ярко замерцав. Есислава немедля проснувшись, вскочила с ложа, и, подойдя к стоящему и возникшему внезапно посередь опочивальни, Дажбе ласково ему улыбнулась. Младший Рас в отличие от Стыня был с девочкой менее близок, и не столь нежен. Он вельми редко ее обнимал, еще реже целовал и то лишь в лоб, при расставание. По-видимому, тяжело пережив смерть Владелины, Дажба никак не мог поколь привыкнуть, что ноне Крушец обитает в иной плоти, и вроде как по той причине не до конца трепетно относился к новому созданию.
– Здравствуй, Дажба, – одначе, Есиславушка, как величал ее младший Рас, и Крушец завсегда радовались приходу Бога, что выражалось не только в широкой, довольной улыбке одной, но и в особом светозарно-смаглом сиянии, выбивающимся из головы плоти длинным лучом вверх, другого.
– Здравствуй, Есиславушка, – благодушно отозвался Дажба и зазолотилась белая кожа на его лице, руках, да те переливы в миг перекинулись на белое до колен короткое сакхи одетое на нем.
У младшего Раса были короткие русые с золотистым отливом кудрявые волосы, такой же длины и цвета борода и волнистые густоватые, долгие усы, кончики коих были заплетены в миниатюрные, тонкие косички. Нежные, миловидные черты лица Бога придавали ему какую-то особую хрупкость и явственно живописали его юность. Мягкое по форме лицо, скорее длинное, чем широкое, напоминало по виду яйцо, где, однако, участок подбородка был уже лба. Без единой морщинки, али ее подобия большой лоб слегка светился, высокими дугообразными были брови Дажбы, и чуть-чуть выступающими вперед, миндалевидными ярко-голубыми очи. Красивый нос с изящно очерченными ноздрями,
Рас приходя к девочке, почти не одевал украшений… Точно и сам приход, и теперь одежда доставляли ему тягость, не принося какой-либо радости. И в этот раз на Дажбе из всех украшений был пластинчатый пояс, стягивающий его стан, собранный из круглых искусно вырезанных блях с покоящимися на них в средине лучисто-белыми алмазами, воротник-ожерелье из платины да светло-коричневых, крупных алмазов, огибающий шею и венец. То был усеченный конус с плоским днищем, коим он помещался на голове, и приподнятым не менее плоским навершием. По краю оттороченный златой полосой да увенчанный, из того же материала, круглой маковкой. Сам венец весьма часто менял цвет, он вдруг весь пыхал ярой краснотой, то степенно бледнея, делался почти белоснежным.
Младший Рас протянул руку и нежно огладил рыжие, вьющиеся волосики отроковицы и малеша помедлив, достаточно четко молвил, таким образом, чтобы она непременно запомнила его слова:
– Есиславушка, в прибрежных волостях Белого моря, в поселение, что расположено обок дворца вещуна вспыхнула степная лихорадка. Ваша поездка на море отменяется, пойди и скажи о том Липоксай Ягы. И не мешкай, ибо она поколь еще не охватила все селение, лишь рыбацкие районы. Ступай! – Бог сызнова провел дланью по волосам юницы и нежданно светозарно вспыхнув, обратился в малую рдяную брызгу да вместе с пурпурными искрами, поднятыми с ковра, пропал с глаз девочки.
В целом Боги все время подсказывали Есиславе. Они не передавали ей сообщения видениями, как в общем могли, а только поясняли те или иные события, уже наступившие, или только, что начавшиеся. Сберегая в покое лучицу и, одновременно, с тем стараясь выделить саму девочку так, чтобы дарицы не сомневались в ее божественности. Потому приходя нередко передавали о том или ином обстоятельстве происходящем в Дари, которые могли непосредственно затронуть саму Есиславу. А порой даже предупреждали о грядущих событиях, так как в коротких временных пределах сие узреть было доступно Дажбе и, как понятно, Першему. Несомненно за Дари, дарицами ноне приглядывали… Приглядывали не Боги, так как оно им было без надобности… За событиями происходящими на континенте следили особые создания, близкие к Зиждителям и привезенные в Солнечную систему нарочно для проведения соперничества за лучицу.
Стоило только младшему Расу уйти, Есинька дотоль застывшая от расстройства, что из-за вспыхнувшей болезни не удастся увидеть море, точно пробудившись, порывчато дрогнув, стремглав кинулась бежать к двери. Единым движением она преодолела расстояние до нее, рывком отворила створку, и, выскочив в широкий коридор, устланный лишь на третьем уровне детинца, принадлежащем божеству, мягкой, голубой дорожкой в тон своду и стенам, украшенным лазурной мозаикой в первом случае, и предивно расписанным красками во втором, резво побежала вниз на первый этаж. Вниз, потому как там находился казонок или ЗлатЗал, где по утрам принимал с докладами войвод, синдика возглавляющего военную часть нарати, или старших стряпчих собирающих и распределяющих оброк, старший жрец Липоксай Ягы.
– Ваша ясность! – прозвучал в след убегающей девочке испуганный голос Щепетухи, дотоль вместе с двумя ведунами дежурившей подле дверей.
Однако отроковица, ни слыша няньку, ни взволнованные просьбы ведунов дождаться их, поспешивших сразу за ней, продолжила свой скорый бег. Есислава вмале преодолела коридор, и, свернув налево, выскочила к каменной лестнице с широкими ступенями, покрытыми белым ковром, довольно-таки махонистой в размахе, поместившейся почитай в центре здания детинца, а потому с обеих сторон ограниченной резными перилами из витиевато скрученных балясин и изогнутыми на вроде ползущей змеи поручнями. И сама лестница, и вестибюль, в каковом она находилась, и перила на ней были сотворены из белого камня, при чем поручни, по краю ограненные золотыми полосами, блистали в свете, проникающем через широкие окна, а также в лучах отбрасываемых мощными тремя люстрами, в рожках которой была зажжены свечи.