Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
Шрифт:
– Ваша ясность! – раздался позади бегущей по лестнице девочки голос ведуна Волега, чаще иных, как особо приближенного к вещуну помощника, приглядывающего и охраняющего божественное чадо.
Волегу вскоре удалось нагнать юницу и подхватить ее на руки, таким побытом, чтобы разутые стопы не касались ступеней.
– Не обутая, раздетая, – взволнованно, в три голоса проронили нянька и оба ведуна.
– Пусти… пусти меня Волег! – возбужденно прикрикнула девочка, на удерживающего и прижимающего ее к своей мощной груди ведуна. – Мне нужен Ксай! Где он? где?!
Есислава была так взбудоражена еще и потому что боялась забыть выданную ей Дажбой информацию, ибо такое уже случалось не раз… Не раз задержанная кем-то в пути, или отвлеченная на то, что надобно одеться Еси забывала молвить, что-либо, как ей самой казалось, достаточно важное, или путала имена людей, название
– Отпусти сейчас же! – Есинька и вовсе заорала, ощущая панику за людей, которые могут быть из-за ее промедления подвергнуты смертельной опасности.
Отроковица надрывисто задышала, а из глаз ее на щеки выскочили прозрачно-соленые крупные слезы. И Волег спешно опустил божество на ступеньку лестницы, с тревогой зыркнув в ее влажное от слез, каковые в доли секунд окатили всю кожу, лицо. Он знал, что любое огорчение девочки, непременно, отразится особой гневливостью вещуна на нем. Потому, когда ножки Есиславы, вновь коснулись ковра лестницы, и она продолжила свой ретивый бег, сразу тронулся за ней, на ходу пояснив:
– Его святость вещун Липоксай Ягы ноне принимает в казонке, у него в гостях вещун Боримир Ягы из Повенецкой волости… И их нельзя беспокоить, – последнюю фразу он добавил и вовсе тихо, не столько надеясь, что его поймут, сколько просто озвучивая ее согласно этикета.
Да только отроковицу этот этикет не интересовал, обобщенно она и вообще не слышала ведуна, восприняв всего-навсе отдельное и необходимое ей пояснение – казонок. Воспитанная в роскоши и баловстве, когда ее желаниям не было отказа, девочка вельми редко слышала, слушала тех, кто ниже ее по статусу, ощущая собственную исключительность с детства. Она вообще не проявляла, положенного иным не только служкам, но и вообще дарицам, трепета при виде иных вещунов или господ, что в целом и было понятно, ведь общалась с самими Богами. Однако, вместе с тем Есислава никогда не была со старшими дерзкой или грубой. На ласку и любовь отвечала той же нежностью и старалась не огорчать, не серчать и тем паче никогда не жаловаться на тех, кто за ней приглядывал, ухаживал. Просто порой она горячилась, и в той горячке точно и не ощущала, не воспринимала своих действ… несомненно, обнаруживая в себе такой же характер каким когда-то обладала Владелина.
Есислава сбежала с лестницы на второй этаж, являющийся жилым для самого Липоксай Ягы и, где, несмотря на красоту расписных стен, и свода, на мраморном полу, как в коридоре, так и на лестнице, отсутствовали ковровые дорожки и уже плюхая голыми подошвами по той глади побежала по ступеням вниз. Преодолев все также шибутно еще два пролета лестницы отроковица, наконец, достигла широкого зала ожидания расположенного в передней детинца первого этажа. Такой же белый зал ожидания был полон людей. Не только простых дарицев пришедших с просьбой к вещуну Липоксай Ягы, но и жрецов вызванных к нему на прием. Соскочив с последней ступеньки лестницы, девочка повернула налево и кинулась к широкой двери, что поместилась в стене, ограждающей с одной стороны зал ожидания да ведущая в казонок. Подле тех белых створок стояли не просто жрецы, а вооруженные мечами, покоящимися в ножнах на поясе и секырами, большими топорами, на долгих ратовищах, лезвия которых по форме напоминали полумесяц, наратники. Два наратника, как и все их представители, были обряжены в черные шаровары и красные, короткие, без рукавов рубахи, сверху на каковые одевались черные жилеты, из полубархата застегивающиеся на стеклянные пуговицы. Ворот на таких жилетах выкраивался треугольником и носился навыпуск. На ногах у наратников находились черные каныши с широким голенищем около щиколотки и привязывающимся под коленом кожаным ремешком, на голове, с коротко остриженными волосами, сидели бархатные картузы с плоским круглым верхом на высоком стоячем околыше с узким твердым козырьком над лбом. Лица наратников были гладко выбриты, что их мгновенно отличало от иных воинов, указывая на них как на приверженцев вещуна, ибо они также принадлежали к жреческой касте.
Только божество соскочило с лестницы в зал, как немедля все находившиеся в нем люди замерев, торопливо склонились. Застыли не только люди в зале ожидания, но и наратники, оные стояли также подле парадных мощных дверей, находившихся в стене, лежавшей напротив лестницы, и ведущих на площадь Лесных Полян.
Створки парадных, декорированных позолотой дверей, лишь на ступенях появилась бегущая Есислава, воины нарати не мешкая сомкнули, и тотчас резко отворились двери в казонок. Так, что зримо показался сидящий за столом Липоксай Ягы разговаривающий с Боримир Ягы, разместившимся супротив
– Одежду!.. Одежду принесите божественному чаду.
Боримир Ягы также, как и Липоксай Ягы, торопко поднялся с кресла, оное принесли в казонок для него и низко преклонил голову пред юницей.
– Что? Что случилось ваша ясность? – смятенно вопросил Липоксай Ягы, прижимая к себе девочку и стараясь согреть и успокоить ее столь драгоценное для всех тельце.
– Бог Дажба… Бог Дажба, – суетливо роняя слова, протянула Есислава, иноредь не забывая вставлять в величание имен Зиждителей положенное слово, Бог. Девочка на миг сомкнула очи, и, стараясь ни потерять, ни одного слова из молвленного Расом, на одном дыхание произнесла, – в прибрежных волостях Белого моря, в поселение, что расположено обок дворца вещуна вспыхнула степная лихорадка. Ваша поездка на море отменяется, пойди и скажи о том Липоксай Ягы. И не мешкай, ибо она поколь еще не охватила все селение, лишь рыбацкие районы. Ступай! Ах! это не надо, – добавила она, и теснее прижалась к старшему жрецу, обхватив его шею руками и прильнув губами к щеке.
– Таислав! – зычно кликнул Липоксай Ягы, не спуская с рук девочку, да меж тем воззрившись на дверь.
Незамедлительно одна из створок дрогнула, и в казанок вступил, точно проскользнув чрез узкую щель, первый помощник вещуна, да низко преклонив голову, застыл. Таислав за эти лета зримо повзрослел… кажется, еще сильнее расширившись в плечах, словно не переставал упражняться в накачивание мышц. Следом за первым помощником в комнату вошел Волег, принеся юнице синюю казамайку, распашную, короткую кофту с прямой спинкой и длинными рукавами. Казамайка застегивалась на широкие, округлые пуговицы в оные были вставлены камни сине-зеленой бирюзы. Концы рукавов на ней, а также край ворота оторачивались золотистыми полосами ткани. Волег принес помимо казамайки, колпак и калишки, похожую на поршни обувку, только пошитую не из кожи, а из шерстяной материи собранной по краям на ремешок. Калишки имели бортики, задник и носок, и были достаточно теплыми и легкими, в них Есислава бегала по детинцу.
– Таислав тотчас свяжитесь с Наволоцкой волостью, лично с вещуном Вятшеслав Ягы, – повелительно сказал Липоксай Ягы, точно буравя взором лицо своего помощника. – Передайте ему, что прибрежная местность обок моей резиденции подверглась вспышке степной лихорадки, пускай объявляют в граде Хортица Нахожею… Пояснишь, что поколь болезнь охватила рыбацкие районы. Наша поездка с божественным чадом на берег Белого моря отменяется, предупреди всю прислугу о том. Как все исполнишь, доложишь.
Таислав торопливо кивнул, так как Липоксай Ягы не любил лишних слов, и резво развернувшись, покинул комнату.
– Что? Что Волег? – теперь басистый голос старшего жреца наполнился металлическим звоном, абы он был рассержен на ведуна, и того не желал скрывать.– Должно было успокоить и донести! Донести на руках! – Липоксай Ягы гневливо сие прорычал, а Волег еще ниже склонив голову, спешно подступил к нему и принялся одевать на божество казамайку и колпак. – Успокоить и донести! Сколько раз можно говорить? Сколько? – то вещун уже, похоже, лишь дохрипел, задыхаясь от негодования.
Волег меж тем обул на ножки Есиславы калишки, и так как Липоксай Ягы, вроде не в силах его видеть, как не справившегося с поручением, рывком мотнул головой в сторону выхода, поспешил покинуть казонок. Старший жрец вже сам медленно застегнул на отроковице пуговицы казамайки, и, не спуская ее с рук, так как знал, что после пережитого она непременно попросится побыть с ним, чтобы успокоиться, направился к своему стулу.
Он все с той же степенностью, которая составляла его основу, как жреца, чуть выдвинув из-за стола стул, опустился на него, и, усадив девочку на колени, прижал к своей груди. Ощущая… чувствуя всем своим любящим сердцем ее расстройство и тревогу, по легохонько вздрагивающему тельцу. Боримир Ягы узрев, что полянский вещун опустился на стул, кивнув ему, и сам воссел в свое кресло, только теперь не развалившись, как допрежь того. Потому как всегда ощущал в присутствии божества робость, вроде страшась все время, что его, быть может, не так молвленные слова вызовут недовольство Богов… Дажбы и Круча оные последние лета часто, и он о том ведал, приходили к чадо.