Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
Шрифт:
– И как он озорничает? – поспрашала, отвлеченная от мыслей про Першего, Еси.
– Да, как… как… любит стучать… шуметь… подкидывать под ноги всякие трещины, ямы, аль вспученности. Вот представь, идешь ты по галерее… коридору… ступаешь безмятежно по ровному полу, а тут нежданно под ногой появляется глубокая рытвина, в которую ты можешь провалиться почитай по грудь. Такое не всякому по нраву, особлива коль ты Бог, – улыбаясь пояснял Стынь, меж тем голубя волосы девочки, прижимая ее к груди, целуя в щеку и лоб, таким образом успокаивая лучицу своей теплотой и близостью. – А то еще любит Мерик шлепать, пыхтеть, петь иль сопеть… И тогда, кажется, кто-то на голове у тебя пристроился и сотворяет данное бесстыдство прямо тебе в ухо, – дополнил младший Димург и засмеялся, и его плотный басистый смех, мгновенно зазвончато поддержала отроковица. – Словом Мерик тот еще баловник, – досказал Стынь, становясь вновь степеннее. – А вообще он очень умный, умеет толковать по существу и предлагать вельми интересные замыслы. Замечательное создание, которое украсило, заполнило все долгое время, что я хворал.
– Не думала, что Боги болеют, – протянула нескрываемо удивленно Есислава, она вновь сидела на облокотнице кресла, и порывчато вздела плечики вверх. – Думала, оно присуще только людям.
– Рождение, питание, болезнь и смерть, сие присуще всему живому, – чуть слышно дыхнул Стынь и резко напрягся.
На немного он недвижно застыл и сызнова в его венце засияли зараз все камни, а особо лучисто голубой аквамарин в навершие, будто принимая аль вспять передавая какое сообщение. Стынь даже на малеша прикрыл веками очи, а погодя широко их распахнув, улыбнулся. Он энергично ухватил левую ручку девочки и перво-наперво поцеловал ее гладкую, розовую ладошку, дотоль распрямив на ней все пальчики. Вельми ласково Бог воззрился в нежное, миловидное личико отроковицы и враз черная радужная оболочка его глаз поглотила всю склеру, содеяв их какими-то иссиня-черными. Правым указательным пальцем, где подушечка словно собрала в своем навершие все золотое сияние он резко ткнул, в середину длани Еси. И стоило лишь золотому свечению, коснуться розоватой кожи ладошки, как рука девочки почти до запястья яро вспыхнула рдяно-смаглым светом. Казалось еще морг и начавшие перемещаться во всех направлениях, как по тыльной ее стороне, по перстам, так и по самой пясти мельчайшие крупинки схожие с затухающими искорками вызовут возгорание наружного покрова. Одначе, вмале те брызги покинули обратную сторону пясти и пальцы, купно сбившись на поверхности ладони, и резко приглушили свое сияние… засим окрасившись в черный цвет… Погодя суетливо вдруг засквозив слева-направо в виде слогового письма, начерченного образом «черт и резов», каким пользовались дарицы, постепенно перемещаясь с верхней строчки на нижнюю и достигая последнего рядья, в какие-то доли секунд впитываясь в кожу. Впрочем, всего-навсе за тем, чтоб погодя вновь появиться в начальной строчке подпирающей фаланги перст.
– Ух, ты! – восхищенно дыхнула девочка, и осторожно правым перстом дотронулась до текущих письмен, кои от прикосновения на малость замерли, но стоило от них убрать палец сызнова продолжили свой бег.
– Видишь, какой Мерик, умница, – вельми по теплому протянул Стынь, по-видимому, он не просто любил это создание, но и очень им дорожил, потому верно его и терпели все многочисленные создания Димургов, и сами Боги. – Я знал, что ему удастся добыть состав снадобья. Ибо стоит ему, что-либо поручить, он непременно, сие исполнит, приложив максимум своих сил, так как очень мне предан. А теперь, ты, Еси пойдешь к Липоксай Ягы и велишь ему дать чистый пергамент. Когда он его развернет, приложи ладонь, и состав немедля перетечет на него, а длань твоя вернет прежний себе вид. Ежели, конечно, ты того захочешь, а то можешь оставить на своей ладошке и тогда пущай знахари считывают снадобье с нее.
– Ох, нет! нет! – задорно засмеявшись, отозвалась отроковица и разком качнула головой. – Тогда мне не позволят купаться в море, ведь я могу тем смыть в него весь состав снадобья.– Есислава с нежностью глянула на Стыня, и, протянув правую руку, ласково приголубила его черные курчавые волосы, умягчено дополнив, – спасибо тебе, Стынюшка… Тебе и Мерику, конечно… Ты… ты самый… самый. Самый лучший и я так тебя люблю… больше, больше всех. – Тело девочки нежданно резко дернулось, глаза на мгновение сомкнулись и чуть слышно, приглушенным голосом она досказала, – тебя и Отца.
Есислава сызнова надрывно дрогнула, словно возвращаясь в нынешний миг жизни, открыла глаза и как ни в чем не бывало посмотрела на Бога, судя по всему, она даже не осознала последних своих слов. Однако, их явственно расслышал Стынь и посему кожа его лица порывисто поглотив всю присущую ей коричневу стала ярчайше золотой.
– А теперь, что ты мне хотела рассказать? – вопросил Стынь, уже приобретая естественный вид кожи темно-коричневый с золотым отливом. – Что-то занимательное.
Девочка удивленно приподняла вверх свои с островатыми костяшками плечики обтянутые сверху шелковой белой нательной рубашонкой, с долгими рукавами, точно не понимая Бога. Или, что, скорее всего, поколь еще не совсем отошедшая от состояния транса, в оное впадала всяк раз от воздействия Крушеца, а посем торопко дернула головой, вроде сгоняя из нее лишнее и только после этого, верно, обретя полностью себя, заговорила:
– Вчера вечером ко мне пришел помощник знахаря Радея Видящего… Как его там зовут… А, Бахарь. Он принес мне снадобье, чтобы я не заболела, так как поутру бегала по детинцу необутая. Только это снадобье, было не такое, какое дотоль давали. Это было точно вязкое и не сладкое… противное, потому я сделала совсем мало глотков… совсем и тотчас уснула… Даже не помню, как уснула, как отдала братину… Зато я хорошо помню сон, какой мне приснился, он был такой яркий… такой четкий. Я стояла подле дома. Это был сложенный из бревен дом, небольшой и похожий на те, что есть в Рагозинском воспитательном доме в Похвыстовских горах, куда мы заезжаем с Ксаем, когда направляемся на море. Подле того дома под березой на скамье сидел мужчина, у него было круглое поросшее брадой и усами лицо, и желтые, короткие волосы. И был он мне таким знакомым… таким, уж я и не знаю как объяснить, но словно я его много до того сна раз видела и толковала. Я протянула в его направление руку, а он упал предо мной на колени, обхватил ее и прижал к губам. И тогда я сказала: «Прощай, Злат, прощай! Теперь можешь быть свободным!» А потом подле меня появилось странное создание. То была женщина, высокая и толстая, с голубой кожей и четырьмя руками. У нее были длинные, черные волосы, и второй язык на подбородке. Но я ее не испугалась, поелику чувствовала к ней такое тепло, и, что она для меня вроде Ксая.
Отроковица замолчала и внимательно всмотрелась в лицо Бога, кое явно приняло озадаченный вид. Он нежданно положил свою большую руку на макушку головы Есиславы и глубоко вздохнув, замер, сомкнув очи. Застыла и сама девочка, ибо знала из пояснений Стыня, что таким образом он общается со старшими Зиждителями (с кем правда не уточняя) и спрашивает совета. А миг спустя не только голубой аквамарин замерцал в венце Бога, но, и, вторя ему, завибрировали сиянием девять красно-фиолетовых рубина поместившихся в концах зубцев, и черные жемчужины в трилистниках.
Прошло немалое время, в оном ничего в целом не происходило, а в опочивальни девочки стояло густое отишье, когда в венце Стыня перестали мерцать самоцветные камни, он отворил очи, убрал с головы Есиславы и гулко выдохнув, молвил:
– Скажешь Липоксай Ягы следующее. Запомни дословно, – Бог пронзительно зыркнул на юницу тем самым призывая ее внимательно его выслушать. – Недопустимо, дабы над Есиславой проводили обряды прозорливости, ибо данное действо грозит подрывом ее здоровья. Ежели таковое еще раз повторится Боги накажут не только тех кто это сотворил, но и всю Дари. Запомнила? Запомнила, Еси, что я сказал? – теперь голос младшего Димурга звучал требовательно, если не сказать властно. Девочка торопливо кивнула. – И еще поведаешь Липоксай Ягы о произошедшем, но о самом сне не говори… О сне ты расскажешь Дажбе, когда он придет и пусть он вступится за тебя, так как это в его ведение, не в моем, хорошо? – Есислава наново послушно кивнула. И тогда Стынь спустил ее с кресла на пол, ласково провел дланью по волосам и нежно добавил, – прежде чем идти к Липоксай Ягы оденься и более не бегай босоногой.
Бог вздел левую руку вверх, что означало его уход, одначе Есислава спешно ступив вперед, обхватила его запястья и с трепыханием в голосе поспрашала:
– Та… та женщина с голубой кожей и такая мне близкая, кто… кто она?
Стынь резко щелкнул пальцами и в морг, обратившись в горящую золотую искру, исчез из глаз отроковицы, оставив во всей ее руке легкое покалывание.
Глава тринадцатая
– Вот так всегда, – протянула Еси и глубоко задышала, ибо ее огорчала постоянная привычка Стыня не отвечать на сложные вопросы, перенаправляя их на Дажбу.
Девочка, впрочем, решила исполнить все, что повелел младший Димург, тем паче на ладошке теперь находился его дар, столь дорогой для всей Дари, и посему поспешила к входной двери. Есислава приоткрыла одну из створок, и, выглянув в коридор, позвала Тугу.
Нянька, дотоль находившаяся недалече от дверей, торопливо вошла в опочивальню и с беспокойством воззрилась на девочку, перво-наперво оглядев ее с головы до ног и лишь потом преклонив свой стан.
– Туга, одень меня… Мне надобно тотчас пойти к Ксаю, – пояснила свой зов отроковица, не показывая меж тем перемещающихся по ладошке слов, чтоб не напугать вельми почасту и попусту беспокоящуюся няньку, для того даже сжав ручку в кулачок.