Коло Жизни. Бесперечь. Том второй
Шрифт:
– Ночницы, – продолжил свои объяснения Димург. – Как бы считывают вибрацию воздуха при движении губ, улавливая их всей поверхностью кожи своего лица. Потому надобно говорить громко и не шептать… Это несколько утомляет… Помню Вежды мне многажды раз жаловался, что ему абы дозваться Ночниц приходилось кричать, чем самым он оглушал другие существа в своем чанди, и у тех появлялись головные боли… Последней каплей в существование Ночниц у Вежды стал случай, когда к нему в гости прибыл Седми. И малецык никак не мог добиться от одной из них исполнения какого-то поручения. Вежды тогда так раскричался, что заболела голова не только у Трясцы-не-всипухи, коя там присутствовала, но, как я понял, и у самого Седми… Ну, а так как Седми весьма скор в общение с теми, кто его не понимает, он просто нежить уничтожил. Как говорится, дабы не мешала. – Бог смолк и заулыбался, понеже остановившаяся в шаге от него юница, задорно засмеялась, представив себе
– Зато хорошо получилось, у малецыка Седми, – низко отозвался Асил и кожа его пошла густыми переливами сияния, он, очевидно, хотел засмеяться, но помня недовольный возглас старшего брата, решил благоразумно сдержаться.
– Это точно, у Седми получилось замечательно, – согласился Димург, с не меньшим теплом взглянув на Асила. – Седми вообще не приемлет бестолковых аль слишком мудренных существ. Я, конечно, тоже хотел бы избавиться от Ночниц, потому как общаясь с ними выработал дурную привычку говорить громко. На каковую мне не раз жаловалась Кали-Даруга, досадливо отзываясь, что она не глухая… Но, мой милый Мор, с особой тщательностью восстанавливает, всяк раз, Ночниц думая, что они мне очень надобны, понеже я с их бытием уже смирился. А по поводу Трясцы-не-всипухи, это было творение Вежды… И быть может они на твой взгляд, девочка моя, не дюже красивы, одначе, уникальны своими врачевательскими способностями. Подобных тем, что живут у Димургов Вежды, создал и для Расов, и для Атефов.
Еси нежданно резко качнулась вправо… влево, и, вздев руку, надавила перстами на висок, дрогнувшим голосом молвив:
– Только у Асила они несколько грубо рвут кожу, у меня до сих пор шрам под грудью не прошел… фу, – дохнула туго она.
Перший торопливо протянул к ней левую руку, и, придержав за предплечье, взволнованно ее оглядел.
– Все хорошо, – по-доброму глянув на Господа, произнесла девушка, убирая пальцы от виска. – Просто резкая боль… Кажется, она становится все более частой.
– Мне очень жаль, Есинька, что ты ощутила боль при лечении ваканами, – нежно протянул Асил и его допрежь довольное лицо, также мгновенно, как пронзившая юницу боль приобрело виноватое выражение. – Когда мы прибудем в Млечный Путь, я все твои страдания разъясню. Ну, а шрам милая моя, постепенно рассосется, как и иные.
Есислава смущенно покосилась на старшего Атефа, внутри ощутив досаду на свои слова, в каковых она сызнова припомнила вину пред ней Бога. Ту виноватость Асил не скрывал не только пред Першим, но и пред девушкой, она наблюдалась в его движениях, в изменение цвета кожи лица, форме глаз, она слышалась в его речи. И было наглядно видно, как он переживает, как мучается от мысли, что по его недогляду с девочкой и как итог с лучицей произошла такая беда… Беда чуть было не стоявшая им жизни и ноне все еще не отступившая, все еще нависающая, пугающая. Еси жаждая переменить ту неприятную для всех тему разговора, нежно огладила левыми перстами расчертивший руку Димурга шрам и с грустью в голосе вопросила:
– Перший, а почему дарицы величают именно тебя темным Богом? Почему приписывают твоей печище все самые дурные, отрицательные поступки, чувства и деяния? Мор, взять хоть, у них Бог смерти, болезней и разрушения, а на самом деле… Ведь на самом деле все по другому… И нет разлада меж вами Старшими Богами братьями, и не бьетесь вы меж собой, а вспять любите, поддерживаете. Почему вы терпите, что вам Богам навешивают все отрицательные черты.
– Черты людей, моя бесценная, – проронил неспешно Перший и потянул юницу к себе, желая посадить на колени, обнять и успокоить.
Одначе, Есислава рьяно закачала головой и выпластав руку из удерживающих ее перст Бога направилась к креслу, что стояло справа от него. Опустившись в кресло, каковое мгновенно приняло форму под стать ее фигуре, девушка оперлась спиной об ослон и легохонько вздохнув, от словно не спадающей усталости, взглянула на Першего.
– Это только черты, мысли людей, – продолжил он толкование, вероятно, успокоенный состоянием юницы. – И мне… В целом, как и вообще Зиждителям безразлично, какие дают и приписывают моей печищи характеристики, поступки люди… Люди, которые являются нашими творениями. Право величаться темным в тех или иных системах, Галактиках попеременно имеем мы вместе с Атефской печищей, коли планеты, как таковые населены всеми нашими отпрысками. Судя по всему белые люди, когда видят в начале своего зарождения Богов с темной кожей приплетают им и темные поступки, творения, обвиняя в своих неверных, ущербных умозаключениях. Не ведаю, почему ноне дарицы решили, что именно Димурги у них темные Боги. Ибо Темряй вельми редко их посещал… На заре жизни, он был в Дари может раз иль два не более. А Дажба никак не мог вложить в детей, что– либо против меня, або очень сильно меня любит, как и я его. Хотя знаешь Еси, людям присуще разделять мир на двоякость… Всем людям, не только белым, черным, желтым, красным, но и иного оттенка кожи, каковой почитай не встречается в Млечном Пути, однако населяет другие Галактики. И совсем не важно, сколько согласно их верований участвует в сотворение мира Богов: один, два, три, четыре. Сущность, кодировка человека такова, что он непременно все разделит… Все и лишь на два цвета: белый-черный, бежевый-чагравый, розовый-синий, кремовый-марный. На добро и зло, которое лишь и существует, что в понимание человека, поелику ни одно иное живое создание такого деления не производит. Люди, они были созданы для определенной цели и поколь успешно ее реализуют, а потому Боги не вмешиваются в их жизнь, не интересуются частными мыслями, поступками, свершениями аль верованиями. У нас много более насущных дел, забот, много более интересных в смысле развития народов, коей сутью является нравственно-духовная составляющая. Человек для этого не приспособлен, его коды тех усовершенствований не имеют, и, достигая определенной ступени материального или морального развития, он, как личность, как общество начинает деградировать… Такое было уже не раз. Таких планет, как Палуба не так уж много в многочисленных Галактиках, еще более многочисленных системах Богов. И если бы не та самая роль, оную людское племя доколь прекрасно выполняет, его бы как такого и не существовало б.
Перший, несколько растянув последнюю фразу, смолк. Он, очевидно, вложил в нее особый смысл, каковой Еси поняла по своему. Предположив, что то самое взращивание в человеческих особях будущих божеств и предопределяет его сохранность. А в комнате между тем настало отишье. Только крутившиеся за люкарней серые пузыри, похожие на водяные, медленно разрастаясь, всасывали в себя векошку. По их долгим лучам двигались в одном направлении разнообразные по форме сгустки и пятна почти зеленого цвета, словно подсвеченные с под низу густой чернотой. Той самой, что была рождена первой и по своей собственной мудрости уступила часть прав и сил свету.
Резкая боль наново полыхнула в больном глазу девушки, и она не в силах терпеть, надрывно застонала. Еще доли секунд той боли и она вдруг срыву пробила всю голову, юница торопливо уткнула лицо в ладони, ощущая как тягостно залихорадило Крушеца. Ее мозг переполнился не только дымкой, но и плотным воспоминанием, смешав в нем Есиньку, Владу и верно Крушеца.
– Ом! Господь Перший, – прозвучал низко-мелодичный голос Кали-Даруги и она ласково огладила кожу руки Бога под которой таился Крушец. – Что вы натворили? Что? А коли Родитель о том прознает? Он, непременно, вас проучит. Ведь такое нарушение Законов Бытия недопустимо. Повинитесь, поколь не выпустили лучицу пред Родителем. Поколь не поздно… И вообще не пойму, как вам удалось скрыть рост лучицы в себе, как того не узрел Родитель?..
– Кали… Кали… так больно, – болезненно шепнули губы Есиславы, на миг возвращая ее в реальность.
В реальность, которая наполнилась заботливыми объятиями рук Першего, поцелуями Асила. А после вновь захлестнулась ошметками ярко-лазурных сгустков, схожих с теми, что плескались за стеклом люкарни и переполняли измученный мозг девушки.
Глава шестнадцатая
Есинька прерывисто дрогнула всем телом и надрывно вздохнув, отворила очи, узрев над собой свод комнаты слегка приглушенного сияния. Не совсем белого, а ближе к серовато-тусклому.
– Ты, что моя милая? – беспокойно вопросил Асил, сидящий подле девушки на деревянном стуле, давеча нарочно принесенном сюда.
Бог нежно огладил юнице волосы и прошелся по коже лица мягкими, теплыми подушечками перст.
– Что случилось? – туго содрогающимся голосом вопросом на вопрос отозвалась Еси.
– Мы прибыли к Родителю, только, что состыковались, – приглушенно ответил старший Атеф, остановив движение пальцев на лбу девушки и с тревогой оглядывая ее голову.
Два последние дня полет проходил значительно, спокойно, лишь вчера к вечеру Крушец нежданно запаниковал, и принялся выплескивать в мозг девочки сначала воспоминания, а после корчу в плоть. Судорога скрутила не только перста, лодыжки, лядвеи на ногах, но и пальцы, запястья, предплечья и плечи на руках. Тугой схваткой она свела мышцы меж ребер и сам позвоночник. Сие случилось столь стремительно, что юница резко упав на пол, гулко закричала, судя по всему, закричал и Крушец, и это впервые за месяцы болезни. Его зов был таким мощным и как всегда порывистым, что он оглушил Першего и Асила. Только пару минут спустя, в которых Еси корчилась от боли на полу, а голова ее была точно объята пламенем, старший Димург обрел себя и кинулся к ней. И в этот раз, как поняли оба Бога, им, скажем так, посчастливилось удержать Крушеца, сняв напряжение с него. А Ночницам, весьма расторопным, удалось снять корчу с плоти, растереть мазями и напоить снадобьями.