Колодец в небо
Шрифт:
В одно мгновение на только что кишащей людьми торговой улочке стало пусто. Все туристы попрятались в бесконечных лавках и лавочках, совмещая аккуратистское стремление не намокнуть с возможностью поподробнее рассмотреть сувенирный товар в магазинчике, около которого застиг их ливень. И только она продолжала спускаться вниз по чудом опустевшей улице. Одна. То есть это со стороны было видно, что она одна – европейская светлая женщина в насквозь промокшем белом сарафане спускается вдоль длинного неровного торгового ряда к автобусной стоянке вниз. Но она была
Почти наяву – Ленка даже обернулась, настолько реальным было это ощущение его присутствия рядом, – она увидела на этой мокнущей улочке Андрея. И почувствовала вкус его губ на своих намокших губах. Странный вкус арбуза и меда и еще чего-то забытого, но родного-родного, как вкус слюны любимого человека. Может, правы иные ученые, уверяющие, что любовь – это всего лишь набор химических реакций, а мы по запаху, по вкусу ищем себе партнера с набором элементов, которых жизненно не хватает нам. И только, соединив в поцелуе и в пущей близости химические составляющие друг друга, мы можем составить правильную реакцию и образовать из своих разрозненных частиц новый, не обозначенный ни в какой периодической таблице элемент «счастий».
Ленка стояла посреди мокнущей извилистой дороги и не могла пошевелиться. Все, что нахлынуло на нее вместе с этим ливнем, было настолько бурным и настолько прекрасным, что она стояла, закрыв глаза, и боялась упустить даже толику происходящего.
Этот привидевшийся ей на киотской улочке поцелуй, и все, что почувствовалось после, было настолько реальным, что, когда столь же внезапно прекратившийся дождь выпустил из торговых заточений многочисленных японцев, она еще долго стояла на том же самом месте. Стояла и никак не могла понять, почему эти аккуратные прохожие то и дело толкают ее.
И еще не могла понять – неужели такое возможно? И это может настигнуть вот так, средь бела дня посреди чужой улицы?! Неужели оргазм может случиться просто от ливня?
Вернувшись домой, Лена поехала в модный центр репродукции, в котором давно уже работала закончившая свою интернатуру соседка. В конце мая следующего года она родила Антошку.
А когда сыну было столько же месяцев, сколько было в девяносто третьем году Иннульке, она снова, как тогда, со всего маху влетела в Андрея.
Они не виделись много лет. Много долгих лет, разделивших не только время, но и страну. Но и мир. И все. Все, кроме их ощущения друг друга.
За эти годы карты небесного пасьянса их судеб легли на стол совершенно иным образом. Он стал знаменит. Признан. Почти велик. Его уже называли лучшим, «первым в поколении». Единственным и неповторимым. Гениальным. Никаких напугавших ее воображение дедморозовых декабрей. С ним заключали более чем основательные контракты. Под его имя выбивали сотни тысяч у.е. на театральные постановки и непривычные еще миллионы этих самых у.е. на фильмы.
Он стал таинственен. Строг. Недоступен. И к тому же женат.
По какой-то злой или доброй прихоти судьбы и теперь все случилось почти как в прошлый раз. Вадим работал на очередных выборах где-то в Сибири, мама уехала на выступление с поющей в своем детском ансамбле Иннулькой, и Антошку пришлось оставить с соседкой-медичкой, тоже родившей сына через два месяца после Лены (соседке все-таки удалось женить на себе Макса).
Впервые после вторых родов выбравшись в свет, начистившая по такому случаю перышки Ленка шествовала на очередное вручение крупной премии за наивысшие достижения в области всего и вся, попутно раскланиваясь с клиентами – реальными и потенциальными, ради которых и прибыла на это мероприятие. Так бы и шествовала до самого зала, если б не почувствовала в груди прилив. Метнулась в туалет.
Сияющая мраморностью раковин и золотым блеском кранов эта роскошная комната мало чем напоминала воняющий сортир с железным крючком на двери кабинки, в котором ей когда-то пришлось сцеживаться в старом Дворце культуры. Но процедура от этого не изменилась.
С трудом облегчив грудь, внимательно оглядела себя в зеркале – не пострадала ли тщательно создаваемая небрежная элегантность уверенной в себе женщины? Убедилась, что все в порядке, поправила приколотую к пиджаку старинную камею, подарок отца на свадьбу, и помчалась наверстывать упущенное. Терять золотое кулуарное время было никак невозможно.
Помчалась. И со всех ног в кого-то влетела.
Еще не успела посмотреть, в кого, и, как и много лет назад, почувствовала аромат кожи. Ни с чем не сравнимый аромат кожи любимого человека, который за все эти годы так и не смог выветриться из ее памяти.
Поднимая голову, уже знала – он.
Наяву он был еще лучше, чем она его помнила, и намного лучше, чем его экранное воплощение. Камера, которая, что называется, его любила, все же не могла передать и сотой доли его магнетизма. Или просто даже самая современная камера не способна была передавать ту любовь, что за все эти годы так и не смогла умереть в ней.
– Привет! – сказал он, будто бы они виделись только вчера и сегодня вновь договорились встретиться на этой помпезной вечеринке.
– Привет… – облизывая в миг пересохшие губы, проговорила она. – Выпить бы чего-нибудь. Душно.
В новомодном концертном зале система кондиционирования работала отлично. Душно было только их душам.
Он повернулся к разносившему напитки официанту, взял с подноса два бокала с шампанским. Замотала головой:
– Я ребенка кормлю.
– Как тогда… – сказал он и улыбнулся. То ли тому, что не случилось много лет назад, то ли тому, что могло случиться теперь.
И случилось. В тот же вечер, едва ли не единственный в череде вечеров последних лет, когда он выбрался «в свет» без заболевшей жены. Сбежав с помпезного мероприятия, они оказались в квартире его друга, весьма вовремя разъехавшегося со своей женой по разным жилплощадям. Друга не было. Ключи у него перехватили по пути около дорогого казино, в котором друг пропадал ночи напролет. Лишь закрыли за собой дверь, и слились, как должны были слиться за много лет до этого. Не имели права не слиться.