Колокола (сборник)
Шрифт:
Глиссер уперся в сушу в центре Берлина, и довел его... мертвый моряк. Он умер, направив штурвал в последний раз и в нужную сторону. И глиссер дошел куда надо, управляемый мертвыми руками мертвого моряка.
Другого подхода к центру Берлина не было. Бросок. Здесь много решала оперативность.
Военные резервы флотилии, по существу, ничтожны. Но она, флотилия, должна была и могла проходить реки Одер, Шпрее и другие. Я не буду сейчас вдаваться в географические и стратегические подробности боев.
Пройти по реке может транспорт только речной,
Его — то есть речные транспорты, «москитный» флот, — не раз доставляли к месту боев из глуби России эшелонами (сушей!). Речные крошечные суда всех видов, всех сортов и мастей.
Моя книжка ни в малейшей мере не претендует на то, чтобы стать учебником. Да и, кроме того, при моей технической некомпетентности я рискую наделать множество ошибок, неприятных для специалиста.
Мой рассказ не повествование о том, в какой именно мере мы, то есть флотилия, участвовали во взятии столицы врага.
Об этом расскажут другие.
Флотилия тоже брала Берлин. Вот и вся недолга.
Мы, то есть флотилия, участвовали во взятии Берлина так же, как части армии. Флотилия вышла на реку Шпрее, то есть в Берлин; вышла, верней, ворвалась всеми силами мужества, умения и мускулов, отданных стране и победе.
— Пожалуй, что так.
Для такого технически неподкованного человека, как я, этот ответ во всех отношениях исчерпывающий. Чего с меня взять?
Для меня важны жизни, и только они. Важен хоть малый, хоть слабый, но взлет человеческого усилия — не поддающийся никаким анализам, никаким измерениям, стратегиям, тактикам.
Люди! Это они проходили реки со взорванными мостами; пересекали водные бассейны — фактически непроходимые; проскальзывали по рекам, где немцы взорвали шлюзы.
Однако спроси моряка:
— Ну, а как вы этого, черт возьми, достигли?
Моряк ответит:
— Извиняюсь, конечно, нельзя ли еще кусочек селедочки? Э-эх, славная водка. У-уф! Пошли помаленечку, что ли, за ваше здоровье, товарищ. И благополучие.
1973 год.
Передо мной — герой. Он один из тех, что врывались в Берлин на катерах. Я с трудом его разыскала.
Каким славным мне кажется лицо моряка — простое и доброе. У него недостает одного переднего зуба.
Герой доверчив, учтив, простодушен.
А понимает ли он теперь, когда прошло столько лет, что это значило — быть героем?
Думаю, о таких предметах он вовсе не размышлял и не размышляет. Он попросту носит звездочку.
Долг. Сражались, а если надобно — умирали. Дело такое. Нешуточное: фашизм.
Да он и об этом, пожалуй, не думает. Во всяком случае, не в таких торжественных выражениях. Глупое дело так рассуждать.
Воевали. Долг.
Сидит. Задумался...
Он (разъясняя):
— Штабных кораблей было двадцать пять, восемнадцать бронекатеров, двенадцать плотов — батарей, пятнадцать полуглиссеров. Армию, вернее, часть армии мы вели за собой на прицепах.
Я:
— На плотах?
Он:
— Да. Пожалуй, что на плотах... Воды в реках, понимаете ли, на наше счастье, весенние. Кое-где высоко стояла вода, несмотря на то, что шлюзы, как вам известно, противник, конечно, взорвал.
Одер? Ну да, для нас он был наподобие канала: по Одеру к Шпрее. Ведь Берлин — это Шпрее...
Воды — полые; берега — безлюдные, глянешь кругом — ни единого человека.
Я:
— А вы, если, конечно, можете, пожалуйста, поподробнее...
— Да я того... Я стараюсь. Чтоб поподробнее. Как было дело, так, стало быть, и докладываю... А вы записывайте, записывайте, чего ж.
Я:
— Ну хоть что-нибудь, пожалуйста, о природе!
Он:
— Э-эх. С моим удовольствием. Но, право же... Не знаю, чего сказать. Нам было не до природы. И все же, между прочим, уже зацветало на берегах. Конец апреля, начало мая. Для того чтобы очистить дорогу, приходилось бомбить каждый перекат на реке. Перекаты — в обломках. Мосты. Их, конечно, тоже взорвал противник. Смешно, но первыми прорвались к Берлину полуглиссеры. Команды на глиссерах всего ничего — по три человека (это если считать с капитаном). Но в деле они оказались весьма маневренными. Бывало, уже возвращаются, а мы по первому разу идем к Берлину. И... того... Поверите ли, наши матросы плакали, если на полуглиссере оказывался убитый матрос. Наши матросы становились во фронт и плакали. Извиняюсь, конечно.
Я (ледяным голосом):
— Где хоронили мертвых?
Он:
— На берегах рек. Не найти, должно быть, нынче этих могил.
Я:
— Сколько рейсов примерно бывало за ночь?
— А множество рейсов. Кто их считал. В берегах Шпрее — дзоты, это само собой. Враг не дремал, стрелял из укрытий. По нас. А как же? Здания, лежащие близко от берега, тоже того... встречали нас шквальным огнем. Довольно-таки интенсивным, надо сказать.
Я:
— Можно ли считать, что основной задачей Днепровской флотилии была помощь армии? Подвоз солдат к Берлину?
Он:
— А как же! Именно так.
Я:
— Что вы видели, когда подходили к городу? Что чувствовали?
Он:
— А то, что надо кое-как поторапливаться.
Я:
— Можно ли полагать и верно ли это будет, что «содействие флота» при взятии Берлина исчерпывается высадкой армии в центре города? Что главные маневры флотилии разворачивались на реке?
Он:
— Пожалуй, что так.
Я:
— На Северном флоте тоже далеко не все принимали участие в морских операциях. Однако все воевали.
Он:
— А как же. Все воевали.
Я:
— Как жалко, что я не была ни на одном из плавтранспортов. Для того чтобы рассказать о маневрах «москитного» флота, нужно было вместе с вами войти в Берлин.
Он (удивленно):
— Да кто же это допустит, чтобы на военном транспорте — женщина? Это раз. А второе то, что там вовсе нечего было переводить. Переводить, как свистят снаряды, не надобно. Мы и так понимаем и понимали, что значит снаряд. Отчего же не понимать?