Колония
Шрифт:
— Хуже, — сказал он. — Колонию захватили террористы.
— Знаю. — Рут оглянулась через плечо. — Здесь на причалах вооруженные охранники ПРОН.
— Ты в норме? Они тебя не беспокоили?
— Нет. Они сказали, что отпустят нас всех по домам, и нам надо будет остаться в своих квартирах до дальнейших приказов.
Он быстро закивал.
— Именно так они нам и сказали, когда заставили нас отключить все оборудование и вернуться с фермы.
— Я буду дома, как только смогу сесть в поезд. Здесь большая толпа народу.
— Меня одно радует — что вас не заставили остаться там. Я с ума сходил от беспокойства.
— У меня все прекрасно, Билл, — улыбнулась она ему. — Ничего с нами не стрясется, вот увидишь.
— Разумеется, — солгал он, зная, что она тоже скрывает свои страхи.
— Вы должны попробовать договориться с ними!
Сезар Вилланова мрачно улыбнулся.
— Сомневаюсь, что они будут общаться со мной иначе, чем с остальными. В конце концов, я ведь никогда не принадлежал к их числу.
Бовето поднялся с кресла и принялся расхаживать вдоль длинного стола. Другие, сидевшие за столом, перешептывались, собравшись в маленькие испуганные кучки, или тупо глядели в ничто, как аль-Хашими.
Достигнув конца стола, Бовето повернулся и сказал:
— Вам следует по крайней мере попробовать поговорить с ними. Они смотрят на вас с почтением. Освободитель был героем для них — по всему свету.
— Пока не согласился на переговоры с вами, — уточнил Вилланова.
— Вы думаете, они повернули против вас? — нахмурился Бовето.
— Конечно.
— Чепуха! Они никогда не…
Дверь распахнулась, и все разговоры смолкли. Один из вооруженных партизан, долговязый, бледнокожий подросток, державший автомат так, словно родился с ним в руках, вызвал:
— Шейх Джамиль аль-Хашими!
Паренек грубо сделал шейху знак автоматом, веля следовать за собой.
Бросив на остальных взгляд, выражавший «Кто знает?», аль-Хашими вышел следом за парнем. Сразу за дверью конференц-зала стояло двое охранников ПРОН, один из них — девушка. Оба с автоматическими винтовками. Они закрыли дверь, когда парнишка, не оглядываясь, зашагал по коридору. Аль-Хашими последовал за ним.
Они вышли из здания, прошли через старательно ухоженную лужайку, направляясь к другому маленькому, невысокому зданию из выбеленного цемента. Деревянные проулки и улицы пустовали; обычное предвечернее движение пешеходов исчезло.
Зайдя в здание поменьше, парень пошел прямиком к двери без надписи и постучал. Изнутри отозвался приглушенный голос, и парень открыл дверь, а затем грубо сделал аль-Хашими знак проходить.
Он оказался стоящим у задника странного театра. Оттуда, где он стоял, спускалось десять рядов кресел и перед каждым креслом стоял похожий на письменный стол пульт. Большинство кресел пустовало, но в двух первых рядах сидели, склонившись над пультами, техники, пробегая пальцами по цветным кнопкам настольной
Занимавший переднюю стену театра огромный экран показывал электрическую карту мира. Аль-Хашими сразу догадался о цели карты; в багдадской конторе у него имелись схожие карты. Светящиеся вдоль экватора зеленые огоньки показывали где зависли на орбите Спутники Солнечной Энергии. На огромных районах карты — все они находились в Северном Полушарии — цветовой код показывал, сколько энергии получал от спутников каждый район.
Один лоскут территории на Балканах уже светился красным. И на глазах аль-Хашими еще один отрезок, охватывающий большую часть Италии, перешел от веселого желтого цвета к болезненно-розовому.
Они отключают Спутники Солнечной Энергии, понял аль-Хашими. И увидел стоящих позади техников партизан ПРОН, сжимающих оружие, пока техники послушно отключали энергию, текущую из космоса жителям Европы и Северной Америки.
Все это аль-Хашими уловил одним взглядом, когда за ним со щелчком закрылась дверь. И он увидел стоящую поблизости от него на этом последнем, самом высоком ряду театра свою дочь, Бхаджат — предводительницу партизан, Шахерезаду, одетую в мужской комбинезон с пистолетом на боку.
— Итак, отец, — сказала Бхаджат в сумрачном освещении от прочей части театра. — Вот я и прилетела на «Остров-1», как ты желал!
В смутном свете было трудно прочесть выражение ее лица.
— Не совсем так, как желал, — поправил аль-Хашими. — Но впрочем, ты редко делала то, чего хотел от тебя я.
— Шахерезада еще не закончила свою работу.
— Оно и видно, — показал на электронную карту он.
— Ты действительно верил, что я присоединюсь здесь к тебе, как верная дочурка?
— Я надеялся, что теперь уж ты придешь в чувство.
— Как пришла в чувство моя мать.
Он почувствовал вспыхнувший в нем укол удивления. Но их больше никто не слышал. Все находились в многих рядах от них, занятые исключительно своей разрушительной работой.
— Твоя мать была алкоголичкой и дурой. Ты сама это знаешь.
— Я знаю, что она умерла от алкоголизма. Она пила от одиночества. Она тосковала по тебе.
— Возможно, она и думала так, — сказал аль-Хашими, в груди у него сжимались стальные пружины. — Но она лгала даже себе.
— И ты убил ее.
— Она сама убила себя — алкоголем, как ты сказала.
— Ты позволил ей это сделать.
— Она опозорила себя. Я не позволил бы ей и меня опозорить.
— Ты убиваешь все, что стоит на твоем пути, не так ли?
Он безрадостно улыбнулся.
— А разве на руках Шахерезады нет крови?
Глаза Бхаджат на мгновение вспыхнули. А затем она ответила:
— Я — дочь своего отца.
Аль-Хашими кивнул.
— И что же у тебя намечено дальше? Отцеубийство?