Колосья под серпом твоим
Шрифт:
Отцовы глаза искрились смехом.
— Что ж поделаешь, мистер Кребс. Тут уж ничего не исправишь. Видимо, будем выпускать на скачки трехлеток — Змея, Черкеса и Мамелюка.
И рявкнул на Змитера:
— Еще раз допустишь такое — не пошлю покупать коней, кукуй себе в Загорщине! — Вздохнул. — Подбери для панича кобылку из более смирных и жеребца.
— Глорию разве? — спросил Змитер.
— Чтоб голову свернул?
— Что вы, пан, не знаете, как ездят мужицкие дети? Они с хвоста на коня взлетают, черти, чтоб лягнуть не успел.
— А мне этого не надо, — сказал пан Юрий. — Мне надо, чтоб он за какой-то месяц научился ездить красиво, а не по-холопски. Потом дадим и настоящего жеребца.
— Хорошо. — Змитер пошел в конюшни.
Алесь взглянул на англичанина и неожиданно заметил, что глаза его смеются.
— Так это молодой князь? — спросил англичанин. — Будущий хозяин?
— Да, — ответил отец.
— Новый метла будет мести по-новому, — сказал Кребс. — Кребс пойдет отсюда вместе со знанием лошадей и строптивостью. А?
— Можно мне сказать, отец? — спросил Алесь.
— Говори.
— Вам не надо будет уходить отсюда, пан Кребс. Вы хороший. Вы останетесь здесь, и я вам буду больше платить.
Отец улыбнулся. Холодные глаза Кребса потеплели.
— Good boy, — сказал он. — Тогда и я буду любить молодой господин. Хорошо. Я научу господин ездить, как молодой лорд из лучших фамилий. — И, взглянув на пана Юрия, добавил: — И он никогда не будет заставлять старенького уже тогда Кребса поступаться совестью… и обманывать его. А Кребс сделает, чтоб трехлетки господина были лучшими даже в Петербурге.
Пристыженный отец отвел глаза:
— Вам не придется ожидать, господин Кребс. Я увеличиваю вам жалованье вдвое.
— Зачем мне это? — сказал Кребс. — Лучше не надо было настаивать на своем. Настоящий лорд не входит в сговор с конюхами против своего же знатока, который хочет сделать конный завод лорда лучше всех.
— Ну, хорошо, хорошо, Кребс, извини, — сказал отец. — Больше не буду. Делай себе, что хочешь.
Конюхи начали проводить перед ними лошадей.
— Ну, какую кобылку берешь? — спросил отец.
Среди всех Алесь заметил одну, маленькую и ладную, как игрушка, всю на удивление подобранную, чистенькую, будто атласную. Кобылка была мышастой масти, ушки аккуратненькие, копытца как стопочки.
— Эту, — показал на нее Алесь.
Англичанин оживился:
— У молодого есть глаз… стоит учить… Красавица кобылка… Как молодая леди… Головка маленькая, но не злая, шея — чудо-шея. — Он повернулся к отцу: — Но ваши имена… Бог мой, что за имя… Для такой леди — и вдруг: Ко-сюнь-ка.
— Косюнька! — крикнул обрадованный Алесь и бросился к кобылке.
— Сахар возьми, — сказал отец.
Алесь давал Косюньке кусок сахара, и та деликатно хлопала по его ладони теплыми твердыми губами.
— Косюнька моя, Косюнька!
— Уведите ее, — приказал отец. — Выбирай второго, Алесь.
Снова пошли кони, и каждый был хорош, но среди них не было того, с поводком, который ведет к человеческому сердцу.
— Привередливый, как Мнишкова Анеля, — улыбнулся отец.
Однако он напрасно говорил так, потому что в этот самый миг из ворот конюшни появился он, тот, без которого жизнь не имела смысла. Его вел под уздцы худой и подтянутый парень, и конь, дурачась, делал вид, что хочет ухватить парня зубами за плечо.
Этот был красивее всех коней на земле, красивее всех зверей и людей. Он шел, пританцовывая на каждом шагу, безмерно гордый от здоровья, силы и своей красоты.
Белый, как снег, даже белее снега, с маленькой нервной головой и длинной шеей, весь само совершенство, без единого изъяна. Он косил золотым оком, а его хвост и грива, длинные и золотистые, переливались мягкими волнами. «Вы, маленькие людишки, — казалось, говорил взгляд коня, — что мне до вас? Я позволяю вам осквернять ногами мои бока лишь потому, что делаю вам одолжение. И так будет, пока я не найду себе хозяина, которого полюблю. И над ним буду я господином, потому что я бог, а он всего лишь человек…»
Отец взглянул на Алеся и вздохнул: все было понятно.
— Логвин, — приказал отец конюху, — веди Ургу сюда.
Молодой парень подвел араба к ним.
— Будешь конюшим молодого князя, Логвин, — сказал пан Юрий. — Будешь знать только его. Ургу подготовь. Через месяц он понадобится. И ты, Змитер, знай: Логвину принадлежат только Косюнька и Урга. Ничего больше.
Логвин улыбнулся.
— Панича намуштровать, — сказал Загорский. — Научить скрести, чистить, мыть, ухаживать за копытами. Научить распознавать лечебные травы для лошадей.
— Сделаем, — ответил Логвин.
— Ну, тогда будьте здоровы… Всего хорошего, мистер Кребс.
Они прошли конские дворы и подошли к старинной кирпичной псарне. Человек средних лет, с заметной уже сединой в длинных усах, бурых, словно обкуренная пенковая трубка, медленно шел к ним. На поясе, который ладно перехватывал его зеленую венгерку, висел длинный медный рог.
— Карп, — сказал отец, — старший доезжачий. С этим, брат, держи ухо востро. Сур-ровый.
Карп подошел к ним и не здороваясь начал докладывать звонким и немного хрипловатым голосом доезжачего:
— Юнка отошла, пан Загорский.
— Знаю, — сказал отец, — старость. А хорошая была.
— Знайд, помните, со сворки отбился. Так подхватил, видимо, от какой-то деревенской суки коросту. Мазали прозрачным березовым дегтем и окуривали. Через две недели будет как стеклышко… Стинай пошел на поправку… И еще Алма принесла щенят.
— Вот это хорошо. Идем, Карп.
Псарня была полутемной, с узкими окошечками. Около полусотни собак разных пород и мастей лежали и ходили в загородках. Здесь были выжлецы, гончие, норные, датские пиявки для охоты на медведя. Брудастые, щипцовые, комколапые. Но мальчик еще не мог отличать их, и потому его особенно заинтересовал пестрый ньюфаундленд ростом с хорошего теленка и уголок борзых.