Колосья под серпом твоим
Шрифт:
«Коза» была в серой волчьей шубе, с хвостом из мочалы, в овечьей маске. Вместо бороды у нее был пук колосьев. Коза блеяла и пела дурашливым голосом.
Это была уже не забава, а важное дело. Ведь от козы зависел предстоящий урожай. Всем известно, что душа нивы, кому повезло ее увидеть, похожа на проворную козу, которая умеет бегать на задних ножках. Такое уж оно существо. Вначале ей хорошо жить, но потом жнеи жнут жито, и все меньше и меньше остается места, где могла б укрыться душа нивы. В отчаянии она прячется в последнюю горсть колосьев — это и есть борода козы. Последнюю горсть срезают осторожно. Она лежит под иконами и выходит из хаты на рождество, привязанная к голове «козы». Она веселится вместе со всеми и решает: надо сделать, чтоб людям было хорошо.
И люди не бросают ее. Люди держат «душу» до весны, а весной выносят и осторожно «отпускают» — кладут в уже подросшую зеленую озимь.
И снова душа властвует в своем царстве, не давая погибнуть ни одному растению, а сама свободно ходит на задних ножках по всем просторам приднепровских нив.
…Прерывисто гудела дуда, сопровождая песню:
Где коза ходит, там жито родит;
Где коза хвостом, там жито кустом;
Где коза стопою, там жито копою;
Где коза рогом, там жито стогом.
…Разгоряченные пляской, Алесь и Майка выбежали из комнаты и остановились в прохладной лоджии. Через большие окна светились морозные звезды.
Две маленькие фигурки остановились у окна и прижались друг к другу — обоим стало немножко жутко. Ощущая под рукой плечико девочки, Алесь сказал:
— Звезды. Учитель говорит, что на них тоже есть люди.
— И мы их никогда не увидим, — сказала Майка. — А что, Алесь, может там быть, как у нас… в Загорщине? Есть там такие, как мы?
— На одной нет, и на другой нет, — ответил Алесь. — А на тысячной… может, и есть. Стоят где-то, как и мы, такие же мальчик и девочка, смотрят на нас и думают: есть ли там кто?
— И тоже никогда не увидят, — вздохнула Майка.
Звезды мерцали над парком.
— Алесь, — спросила она, — может родиться человек с такими глазами, что увидит их?
— Не знаю, — сказал Алесь. — Глаза у всех разные. Видишь Ковш?
— Вижу.
— А вон вторая звездочка в его ручке. Посмотри, что ты видишь возле нее?
— Ой, — шепнула Майка, — еще одна звездочка!
— Это Мицар и Алькор, — сказал Алесь. — У тебя хорошее зрение. А вон ту звезду как ты видишь?
— Никак. Звезда как звезда.
— А я знаю, что она двойная. Это альфа Весов. Учитель удивляется, какие у меня глаза. Он проверял. Он видит лишь в трубу то, что я хорошо вижу и так. Знаешь, Вечерняя звезда имеет серпы, как луна. А когда на ней серп, то иногда можно увидеть, что остальная ее часть пепельная… Я вижу даже еще больше. Возле Волчьего Ока[82] есть две совсем малюсенькие звездочки. Но я их вижу только в сумерки, когда на небе совсем мало звезд. Тогда никто не забивает их своим сиянием.
Помолчал.
— Может, когда-нибудь и родится несколько человек с таким зрением, что сумеют увидеть на звездах людей.
— Слушай, — сказала она, — давай сделаем… знаешь что?
— Знаю, — сказал он, каким-то шестым чувством угадав, что она думает. — Надо назвать эти две звезды возле Волчьего Ока. Их ведь никто не видит. Так мы дадим одной твое имя, а второй — мое. И это будет наша тайна. И наши имена будут вечны, как те звезды. Всегда.
— Всегда-всегда, — согласилась она. — Даже когда нас не будет… через тысячу лет… Звезда Майка и звезда Алесь.
…Святки продолжались — в танцах, переодеваниях, гаданиях, в полете санок, окутанных радужной снежной пылью. А возле Волчьего Ока жили и светились никому не известные звезда Майка и звезда Алесь. Им было хорошо и весело вместе со всеми, но еще лучше одним.
Они говорили и говорили. Алесь рассказывал ей о встрече на лугу с Черным Войной. Она даже похолодела, услышав, как он похож на ее Лазника. Но ничего не сказала ему об этом.
…Однажды — это было на четвертый день рождества — они удрали от всех и пошли в дальние, нежилые комнаты дома «искать интересного». Интересное было всюду. То это была «шкатулочка Пандоры», которую они нашли на столике в угловой комнате. Они долго не могли открыть ее, а потом случайно нажали на блестящую пластинку, и из шкатулки вслед за откинутой крышкой выросли кавалер и дама из «бисквита».[83] Они медленно поворачивались в каком-то неизвестном танце, а вокруг них шустро кружился черт.
Интересны были старые портреты, потому что они не могли прочесть на них надписей, выполненных вязью и по-латыни. Интересен был калейдоскоп, который они нашли в пустой комнатке. Калейдоскоп лежал в коробке вместе с разноцветными стеклышками. Дети сели на кушетку и начали через эти стеклышки смотреть в окно на деревья и облака.
Они посмотрели через синее стеклышко — и мир за окном стал синим и неживым.
— Я не хочу такой земли, — сказала она.
— Я тоже. Нa тебе желтое стекло.
Желтое было веселым и радостным. Мир теперь лежал перед Майкой светлый, и она смеялась.
А потом попалось красное стеклышко. Устрашающе багровое небо, тяжелые кровавые облака, такие неумолимые, медленные, ужасные.
— Страшно, — сказала она. — Возьми скорее.
Они сидели молча, ошеломленные страшным зрелищем. Майка была такая угнетенная… Алесь сам не знал, как это у него получилось. Но он обнял ее невесомыми руками и неумело поцеловал в неподвижный ротик.
На мгновение она было рассердилась, но потом поднялась с кушетки и пересела в маленькое креслице у стены. Сидела молчаливая и такая тонюсенькая в своем сиреневом платьице, что ему стало жаль ее.
Но он не знал, как вымолить прощение. Он просто смотрел на нее большими умоляющими глазами. А Майка даже глаз на него не подняла.
Тогда он перевел взгляд на стену и увидел удивительное. Заходящее солнце лежало на стене комнаты. И там же, на стене, Алесь увидел чернолицую Майку с фиолетовыми волосами и в платье оранжево-багрового цвета. Черную-черную Майку с фиолетовыми сияющими волосами.
— Майка! — крикнул он таким голосом, что испугал ее. — Майка, смотри на меня. Долго-долго смотри.