Коля-Коля-Николай
Шрифт:
Однажды из разговора с отцом я узнал, что в детстве ей досталось — у моей матери рано умерли родители, и ее воспитывала старшая сестра Надя. Правда, этой самой Наде тогда было всего четырнадцать лет.
У моей матери была еще одна сестра — младшая. Ее я называл — тетя Люба.
Я бывал в гостях и у тети Нади, и у тети Любы. Они жили в селе, расположенном где-то в Брянской области. Мать долгое время жила с ними. Это уже потом она обосновалась в Москве.
Моя мать и тетя Надя были очень похожи друг на друга, а вот их младшая сестра — тетя Люба та была совершенно из другого теста. Мне не раз приходилось слышать, как тетя Люба
Мать, насколько я помню ее, всегда была серьезной до странности. Она многое прощала Валерию, моему старшему брату, и никогда мне. Я ее очень расстраивал, если что-то делал не так, как ей хотелось. Под пристальным взглядом матери я был готов провалиться сквозь землю, прежде пробуравив пол нашей квартиры.
Мой отец Владимир Фомич, тот был проще. Он хотя и не часто, но вмешивался в мои отношения с матерью и выводил ее из этого странного состояния, в которое она часто впадала:
— Вера, перестань, перед тобой ребенок, веди себя с ним как подобает. Пусть ты дала ему имя, назвав парня в честь своего умершего брата. Но Коля, он другой человек. Это ты должна помнить. Всегда должна помнить!
Моя мать остывала. Под нажимом отца она оставляла меня в покое. Правда, ненадолго. Установившийся вдруг мир всегда готов был разрушиться. Моя голова была забита всякими идеями. Даже мой старший брат Валера и тот был не в состоянии придумать того, что мог я.
Мой отец не считал мои шалости криминальными. Наверное, это подстегивало меня, и я порой совершал такое, чего мать простить уже не могла не только мне, но и ему. Тогда отец, осознав мой проступок, неожиданно ретировался. Мать, схватив тряпку, беспощадно меня колотила и при этом кричала:
— Коля, ну посмотри на меня! Что мне прикажешь с тобой делать? Что? Ну отчего ты такой? Почему ты, ты …, — она, с трудом удерживала себя, чтобы не сказать мне: «Не похож на дядю Колю!».
Скоро я научился с ней ладить. Спокойствие в доме достигалось благодаря тому, что театр своих действий я перенес из квартиры на улицу. А мой брат Валера тот перебрался с улицы в дом. У матери появились другие проблемы. Однако полностью освободиться от ее опеки, я был не в состоянии. Дядя Коля присутствовал. Моя мать если бы имела портрет своего брата, повесила бы его на видное место. Я не раз был свидетелем как мать, вдруг задумавшись, отключалась от реалий жизни.
— Коля-Коля-Николай сиди дома, не гуляй, — долго причитала она.
Отчего умер ее брат, я не знал. Он был большой, добрый, умный, красивый, хороший и так далее…
Неужели дядя Коля, бросив дом, пошел гулять, и с ним что-то произошло? Это было смешно. Но спросить я не осмеливался. То была запретная тема. Отец, я думаю, если бы знал, рассказал мне о нем. Однако, даже он не вмешивался, щадил Веру Кондратьевну. Разговоры, о ее Коле могли быть матери неприятны.
О себе мать рассказывала мало. Я мог судить о ее характере по тем событиям, которые разворачивались у меня перед глазами. Находиться дома с нею мне было тяжело. Я, как в одной детской игре, чувствовал себя слабым перышком от обычной ученической ручки. Им можно было двигать по плоскости стола при помощи мощного магнита. Мной манипулировала мать, ведь я был ее «любименьким сыночком». Из-за этого Валера меня часто дразнил:
— Сыночек! Маменькин сыночек! — кричал он, прыгая вокруг меня.
Правда, я им стал случайно — из-за отца. Первый сын — старший, достался ему. Отец на притязания матери сказал:
— Не тронь парня, мой! — Как мать не пыталась доминировать в семье, он был намного старше ее, она уступила ему. На меня отец махнул рукой, отдал с потрохами.
— Получай Вера Кондратьевна! — сказал он матери, когда я появился из роддома. — Этот твой. — Если бы не отец, быть моему старшему брату Колей, а не Валерой. О, как это было бы славно. Судьба, против нее не попрешь.
Я завидовал старшему брату. Мне даже имя его нравилось. Ва-ле-ра — это звучало здорово. А у меня? Так себе — обычное. Брат был вне влияния матери, а значит независим.
Быть сыночком отца было престижно. Однако влияние, которое он оказывал на Валеру, также было нездоровым, особенно в последние годы его жизни. Отец невольно, как тот молох подмял парня под себя и погубил его. Мой брат даже не сопротивлялся.
Моя мать Вера Кондратьевна работала в тепличном хозяйстве, в колхозе. Я часто бывал у нее на работе. Вне дома мать была другой. Странно, но на работе у нее я себя чувствовал намного комфортнее. Рядом находились ее подруги: тетя Маруся и тетя Сима. Еще в бригаде был дядя Миша, сантехник. Он появлялся, когда были проблемы с теплом: термометр не показывал нужную температуру или же когда обнаруживалась в трубах течь. У сантехника постоянно блестели глаза. Он подмигивал женщинам и говорил:
— Бабоньки, может выпьем по рюмочке?
Мать, взглянув на подруг, спрашивала:
— Ну, что, соглашаемся, — а потом, удержавшись, кричала на дядю Мишу:
— Иди черт отсюда, не соблазняй, — и замахивалась на него шлангом, из которого она поливала огурцы. Сантехник смеялся и выбрасывал слова, как воду с пузырями воздуха:
— Да пошутил я, бабоньки, пошутил.
Мать говорила мне, что дядю Мишу испортила война. Он там пристрастился пить горькую.
Я любил ходить к матери на работу. Стоило мне появиться, как подруги Веры Кондратьевны сразу же лезли ко мне, давали конфеты, пытались заговаривать. Я, конечно, был не очень общительным, но мой чубчик, круглое лицо, серые острые глаза и лопухи-уши вызывали у них умиление. Мне было достаточно кивать головой и время от времени улыбаться.
Мать в компании тети Маруси и тети Симы выглядела девчонкой, она была невысокого роста, круглолицая с вздернутым к верху носом, волосы заплетены в косичку. Я, когда глядел на ее подруг снизу вверх, думал: «Вот кто может защитить мою мать. С ними ей не страшны не какие удары судьбы». Я словно предвидел плохое. Не знаю, с чем это было связано, но, взрослея, я все больше и больше склонялся к мысли, что мать какой бы не была сильной, очень ранима. В трудное для матери время эти самые подруги, не смогли ей помочь.
Мой отец был рабочим. Он обслуживал компрессорную установку. Заводу был нужен сжатый воздух. Свою работу отец считал не тяжелой. Он не мог заниматься тяжелым трудом, так как часто болел. Проблемы, связанные со здоровьем, он списывал на войну. На фронте отец отпахал от звонка до звонка. Как он не бодрился, стараясь не замечать своего недомогания, его настроение было написано на лице. Язва желудка — заболевание нешуточное.
Мать — колхозница, отец — рабочий. Наша семья была типичной рабоче-крестьянской.