Колыбельная тьмы мертвецов
Шрифт:
Голова у твари большая, а тельце мелкое, поэтому передвигается нечисть с трудом. Но челюсти у дрекавака огромные, да и прыгает он высоко и далеко, поэтому следующий удар не заставляет себя ждать. Мысленно произношу: «Санкт-Владимир10, прошу, даруй мне свои силы», и с руки срывается сноп пламени, обжигающий тварь. Дрекавак визжит от боли, катаясь по земле, пытаясь сбить огонь. Его голова шипит и сгорает, образовывая нужный пепел. Вскоре он же остаётся и от тонкого тела.
Пепла немного, примерно на четверть фляги, а это и меньше.
Следую за красными лентами, пока те не заканчиваются. А покосившаяся табличка, на которой видны следы когтей, говорит о том, что я достигла Чащи Гибели. Здесь уже холодней, несмотря на жаркий июль. И воздух в этой части леса другой: в нём витают смерть, смрад, страх, гниль, бессилие. Всё это крайне ощутимо. Хочется убежать, повернуть назад и больше никогда сюда не возвращаться. Но это говорит страх во мне. Желание достигнуть цели и стать стражницей Святовита велит войти в Чащу и встретиться со всеми ужасами, о которых и говорил Александр Демидов.
Кривые деревья выглядят стражниками покоя леса. Ни на одной ветке нет хотя бы засохшего листика: все деревья абсолютно голые. Земля сухая, под ногами слышится неприятный и подозрительный хруст. Опустив взгляд, вижу, что наступила на череп, покрытый грязью и разломившийся на несколько кусков, и отпрыгиваю от него подальше, схватившись за сердце, что бешено колотится, точно в любую секунду готово выпрыгнуть из груди.
Вероятней всего, это меньшее из всех ужасов, что предстоит мне увидеть за эту ночь.
В Чаще Гибели нет даже животных: ни волков, ни белок, ни сов, ни кого-либо ещё. В детстве я любила ходить в лес, несмотря на предостережения матери. Гуляла при свете дня, далеко не уходила. И мне всегда встречались лесные обитатели, которые к нечисти не имеют никакого отношения. Я даже брала из дома сухари, чтобы покормить белок. Здесь даже признаков какой-либо живности нет.
Только холод. Только страх. А ещё вой позади.
К вою присоединятся ещё один. А потом ещё и ещё. Воровато оглядываюсь, держа крест у груди. Вторая рука ложится на рукоять кинжала, чья сталь тоже может оказаться эффективной против нечисти. Судя по вою, это волколаки11. И судя по вою, их несколько. Целая стая, против которой кадету с зелёными, будь они прокляты, нитями не совладать!
Сорвавшись с места, я бегу куда глаза глядят. Вой усиливается, погони не слышно, но темп не сбавляю. Изогнутые ветви деревьев царапают ладони, которыми я раздвигаю заросли, чтобы было проще пробежать. Пару раз за сучья зацепляется кафтан, и я чуть не падаю. Вой приближается, кажется, твари учуяли мой запах. Резко дёргаю рукой, и часть рукава кафтана так и остаётся висеть на кривой ветке.
Бегу до тех пор, пока не врезаюсь в широкое препятствие, которого, если здраво посудить, и быть здесь не должно.
– Так-так-так, – «препятствие», которым оказывается широкоплечий и высокий Ратибор, разворачивается ко мне лицом. Встаю с пыльной земли и отхожу от однокашника на несколько шагов назад, встав в боевую
– Не называй меня так, – сквозь зубы цежу я, не опуская крест.
– Дай угадаю, только он может тебя так называть? – хмыкает Ратибор, угрожающе надвигаясь.
– Нам нельзя нападать друг на друга, – припоминаю я его же слова, но назад всё равно отхожу.
– Тогда и крест убери.
Спина упирается в ствол дерева, дальше идти некуда. Ратибор, который выше меня на целую голову, угрожающе возвышается надо мной, похотливо улыбаясь. Главнокомандующий наверняка дал кадетам своего корпуса некоторые указания насчёт меня.
Но Ратибор не посмеет. Он не должен…
– Стражей здесь нет, я проверил, – протягивает Ратибор, приближаясь. Воздух уходит из лёгких, внутри колотится знакомый и ненавистный страх.
И я устала его терпеть.
Стискиваю зубы, набираю носом побольше воздуха и хватаю Ратибора за руку, выкручивая её. Тот, не ожидая подобного, охает, согнувшись в три погибели, и я, воспользовавшись случаем, не только ударяю в его промежность, но и прижимаю Ратибора к земле лицом, вывернув ему руку до заветного хруста.
– Ещё раз меня тронешь, и я сломаю тебе кое-что более важное и то, что находится чуть ниже, чем рука, – шиплю я ему на ухо.
Отпустив его руку, уже собираюсь уходить, как останавливаюсь от неожиданного шороха. Доносится он то ли с правой стороны, то ли с левой, то ли вообще сзади. Вокруг витает запах гнили и разложения, а это означает лишь одно: твари поблизости.
Ратибор, почувствовав вонь, встаёт с земли, всё ещё поскуливая, как побитый щенок, из-за сломанной руки и удара по причиндалам.
– Учти, Алконостова, о своей руке я доложу стражам и скажу, кто со мной сотворил такое зверство.
– О, тогда не забудь упомянуть при каких обстоятельствах. А если не вспомнишь, то я дополню картину происходящего.
Беседа с однокашником никакого удовольствия мне не приносит, и наш разговор обрывается пришествием тварей. Их много. Очень много.
Я и Ратибор наткнулись на мертвяков12, которые медленно выходят из-за кривых зарослей деревьев. Эти твари не должны ходит целым скоплением, но сейчас это не так уж и важно.
Мертвяки давние, следов разложения и гнилых язв у них тьма тьмущая. Кожа землисто-серого оттенка, на костлявых телах болтаются грязные лохмотья, что некогда были одеждой. Вокруг нечисти кружат жирные мухи, противно жужжа, а сами твари обнажают гнилые зубы и вяло мычат, предвкушая свежую плоть.
Идут твари медленно, едва шевеля ногами, поэтому я выбираю действовать, не дожидаясь первого удара от смертников. Бросаюсь вперёд, вытащив кинжал из пояса, и втыкаю его в пустую глазницу ближайшего мертвяка. Тот отвечает ленивым, но яростным мычанием. С хрустом быстро и резко я выдёргиваю кинжал, на котором остались кусочки гнили, и провожу лезвием по горлу мертвяка, отсекая ему голову.