Колыбельная тьмы мертвецов
Шрифт:
Сжимаю палец левой руки, вертя его из стороны в сторону. Немного оттопыриваю его, выкручиваю до заветного хруста. Острая боль быстро пронзает руку, помогая отвлечься от недавнего. Ломаю второй палец таким же образом. И третий.
Достаю из пояса кинжал. И провожу лезвием себе по горлу.
***
– Какой же ты идиот всё-таки, – говорит Велимир, осуждающе цокая языком. – А если бы кто-то другой вошёл и увидел тебя? Александр, не все такие живучие, как ты, при виде трупа многие могут и сами мертвецами стать.
В ответ на его упрёки я молчу, поднимая опрокинутый шкаф на место. На полу валяются бесполезные и скомканные отчёты
Велимир, оттирая кинжал от крови, бурчит себе под нос что-то ещё, явно ругая меня за глупость и безрассудство. Не знаю, сколько времени я провёл мёртвым без сознания с перерезанным горлом, но посвящение в стражи Ордена ещё не началось. Хотя Аня уже могла забеспокоиться о том, что меня долго нет.
– Вот ты мне объясни, а то вас молодых хрен поймёшь, – ворчит Велимир. – Какого фига ты это делаешь? Это же бессмысленно!
– Всё имеет смысл. – Я закидываю свитки на верхнюю полку и как следует приминаю их, чтобы впихнуть ещё. – Я и не жду понимания, Велимир. Просто… Это уже невозможно. Это не жизнь.
– Не жизнь, значит, – задумчиво произносит он, а после вздыхает: – А о жизнях других ты подумал? Что, если однажды твоё желание исполнится, попадёшь ты в Навь17, убив себя? Ты не подумал, каково будет тем, кто знает тебя? Каково будет Ру, Данияру, Луизе, Есению, другим стражам? Или мне, к примеру!
Застываю с мятыми отчётами в руках, а после оборачиваюсь к главнокомандующему. Тот не смотрит на меня, всё ещё протирая лезвие тканью, которое и так уже блестит. Велимир намеренно скрывает глаза, опустив их.
– Я… – Запинаюсь, понимая, что Тузов прав. – Прости.
– Да чего уж там, – буркает он немного дрогнувшим голосом.
Слёзы он скрывает плохо, уж я-то знаю. Старик неуклюже их вытирает, несколько раз шмыгнув носом.
– Я тебя напугал, – понимаю я, садясь напротив него. Бесполезные отчёты подождут, к тому же пол для них более подходящее место, чем деревянный шкаф.
– Конечно, напугал, дубина ты этакая! А если бы и вправду ты того?!
– Велимир…
– Не велимиркай мне тут! Знаю я тебя. Скажешь, что всё понял, а потом опять найду тебя с выкрученными руками и дырявым пузом! Александр, зачем ты это делаешь? Всё равно же не выходит.
– Вот именно, – обрываю главнокомандующего прежде, чем тот выдаст ещё одну тираду о неразумности и безнадёжности всей идеи. – Не выходит. А я хочу, чтобы вышло. Хочу, чтобы это закончилось.
– Но почему? Ты же живёшь, как все.
– У всех бьётся сердце, Велимир. Все что-то чувствуют. Я же… Такое про меня сложно сказать. Возможно, я что-то и чувствую. Но ощущение, что я просто внушаю себе это, вселяю в себя чувства, которых попросту нет, с каждым днём только крепнет. Это ненормально, чтобы кто-то продолжал ходить по земле после своей смерти. Мой срок подошёл ещё тогда, шесть лет назад. А мёртвые должны оставаться мёртвыми, а не как я.
Велимир лишь качает головой. Как я и говорил, понимания я не жду. Дело это бесполезное. Словами подобное нельзя объяснить, а никто, кроме самого меня, проблем с небьющимся сердцем не испытывает.
– Тогда пообещай мне кое-что. И постарайся выполнить обещание.
– Ты меня знаешь. Я всегда держу слово.
– Ты прекратишь попытки покончить с собой до тех пор, пока в Навь не отойду я.
С Велимиром Тузовым я познакомился шесть лет назад, когда был неопытным мальчишкой, в котором кипели злость на весь мир за его несправедливость, разочарование в том, что раньше вызывало лишь восхищение, и невыносимая ненависть, зудящая под самым сердцем от одних лишь мыслей о том, что я узнал и что потерял из-за этих знаний. Та ненависть была особенной, бурлящей в груди и разрастающейся с каждым мигом, которым она царствовала. Эта ненависть не ушла, и, наверное, это единственное чувство, в истинности которого я не сомневаюсь по сей день.
Тогда я только-только попал в особый легион, но под командованием Богдана Рылого. Всем воспитанникам поручают индивидуальные миссии, и я был не исключением. Но если обычно задания касались низшей нечисти, то мне досталась высшая.
Мне поручили справиться с гнездом упырей.
Гнездо оказалось небольшим, тварей было всего семь. Но в четырнадцать лет справиться с таким количеством нечисти невозможно, это верная смерть. Крови я потерял много. Слишком много, чтобы остаться в живых в тот самый момент, когда я вбил осиновый кол последнему упырю, едва дыша, еле стоя на ногах и ничего не соображая. Жизнь ускользала у меня из рук, её мгновения стремительно заканчивались, и лишь осознание этого звенело в голове, когда я упал прямо в гнезде, не в силах вернуться в штаб. Кровь вытекала из многочисленных ран, во рту её тоже было достаточно. Последние секунды замедлились, давая вспомнить всю жизнь. Но вспоминал я лишь одного человека и понимал, что тот получил желаемое: мою смерть. Дальше глаза сами закрылись, и весь проклятый мир пропал.
В тот момент я впервые умер.
Но ненадолго.
Меня нашёл Велимир. Тот был совершенно один и направлялся в штаб кадетов особого легиона, так как у него была назначена встреча с главнокомандующим Рыловым. Он счёл меня мёртвым, ибо моё сердце не билось, а засохшей крови было достаточно. Раны затянулись, не оставив даже шрамов, но Велимир в силу возраста и плохого зрения этого не заметил. Как он позже сказал, Тузов не хотел хоронить меня в Нечистом лесу, потому как боялся, что мой срок не подошёл. Он хотел сжечь моё тело, как и поступают в Ордене со всеми умершими стражниками. Велимир собирался устроить прощальные похороны со мной в штабе, поэтому взял меня с собой. Какое же было его удивление, когда я, очнувшись и увидев, что скачу на одной лошади со старым хрычом, начал брыкаться и пытаться соскочить с коня, думая, что меня похитил работорговец.
Тузов чуть не убил меня в прямом смысле этого слова, так как решил, что я уже превратился в нечисть, и пытался меня поджечь. Я же хотел сбежать от чокнутого деда, и у меня почти получилось, но после неудавшейся смерти я заметно ослаб и потерял сознание, так и не убежав далеко. В следующий раз я очнулся связанным, острое лезвие меча упиралось в горло.
– Кто или что ты? – спросил тогда Велимир.
Объяснял всё я Велимиру не меньше часа, а разбирались мы во всем гораздо дольше, даже солнце к тому моменту село. Ни Тузов, ни я не знали, кем или чем я стал. Сердце моё не билось, внутри было непривычно холодно, тихо и пусто. На теле не осталось ни одной раны, что нанесли упыри. Из шрамов был лишь тот, что я получил в прошлом. Он со мной до сих пор.