Колыбельные неведомых улиц. Разговоры с бездомными об их жизни
Шрифт:
Что касается Путина, что я могу сказать: красавчик, его осталось только как первого президента отправить в космос. Чтобы он как Юрий Гагарин рукой помахал оттудова народу. И чтобы буржуи на Западе за голову схватились, потому что такого им не повторить. Я в прошлом году разговаривал с ним по телефону на Рождество. Чисто случайно: я слушал телевизор, не знаю, что была за передача, в общем была прямая трансляция с президентом. И там просто сказали номер телефона, я запомнил, тут же позвонил, и тут же попал без каких-то заминок.
[Путин сказал] в общем-то ни о чём. Единственное, что он сказал, что будет в
У нас существует другой фактор: преступная организация, понимаете? Это те же самые риэлторы. Которые занимаются с ихней точки зрения материальной частью вопроса. Которая несёт прибыль не таким интернатам даже, а в личный карман. Жил мужчина – пусть в однокомнатной квартире, поселили в лучшем случае в комнату, в коммуналку. В лучшем случае! А в худшем случае нашли его где-нибудь в пригороде, в канаве. Это сплошь и рядом.
– А вы недавно упомянули, что у вас вытащили мобильный из кармана. Часто это вообще бывает, что обкрадывают вас, пользуясь тем, что вы не видите?
– Да, частенько, воровали деньги. По поводу этого я уж сам скорее всего сам в лоховской карман положил пять рублей, ну, пять тысяч. А раз украли потом так уже, поменьше – тысячу рублей, там ещё. Но это да, происходит. А чего, воришкам же по глазам [определяет]: человек к палкой, с клюшкой, бог его знает. Вытащили – образ жизни ихний такой. Что ты с этим сделаешь?
Но это до поры, до времени, а так-то бы поймать, разъяснить. А чего там разъяснишь: гриву опустит… Один раз поймал за руку. Стою, даю деньги, залезаю во внутренний карман. Я продавщице деньги даю, покупаю пол-палки колбасы. Она мне, короче, колбасу в руки даёт, я говорю: ой, она, наверное, вкусная, давайте палочку возьму. Она: вот, ещё столько, столько-то. Я: ну сейчас и – опять в карман, а в этот момент у него рука там, в кармане. Я его хватаю, вытаскиваю – деньги вываливаются, он, видать, бросает их. Я его – раз, его-то держу за руку, а он не побежал никуда, потому что, видать, видит: народ стоит ещё. Там мужики, видать, кто-то ещё там… А рядом вот это вот дама, которая со мной-то была, [погорелица]. Я так подозреваю, что это её наводка и была.
Да, потом оказалось. Я его за шиворот тащу к себе домой, притащил его к себе домой, посадил. Я говорю: ну что, дальше-то как будем с тобой поступать? Он там: туда-сюда, потом уже понял, чего натворил-то… И тут они между собой начинают, уже как на близких [отношениях]. А я сижу в шоке! И он, короче, достаёт из кармана у себя и мне такой четыре тысячи делает возврат. Это было четыре месяца назад. Я говорю: слышишь, а откуда у тебя деньги? А этот, говорит: они у тебя упали. Я говорю: да ладно! А а где ещё пять? Я говорю: хорошо, отработал, бог с тобой – больше этого не делай, знай, у кого воруешь. Я, говорю, – слепой. А он такой говорит: да я знаю…
Извинился, ему лет тридцать
Вот такие пироги с котятами. Да в жизни чего только не было: было и хорошее, было и плохое, всякое было и по-разному. Я не жалею о том, что прошёл в детстве школу выживания в действительном смысле слова. Я был юркий вообще такой мальчишка, не то, что шевалну куда не надо, но просто был юркий. Законфликтовал с директором школы, в Брагино я учился тогда. На почве того, что не по форме одежды одет, в таком плане, раньше же было такое. Ну чего: все в форме, а я в джинсах, в кроссовках, в то время – это ж!.. Так нет – меня просто папа баловал, я мог себе позволить вещи, которые другие не могли себе позволить.
Конфликт кончился тем, что меня отправили в спецшколу [для трудных подростков]. Есть такой город Кимры, я думал, на юг отправили, оказывается, Савёловский район, Калининская область. То есть это от Москвы два часа до Савёлова, ну и там десять минут ходьбы до спецшколы. Там чего, там всё по-людски, жёстко, но по-людски: на первом плане спорт, на втором плане работа. Ну а работа какая там: станки, учились работать на станке, потом швейное производство, обувь шили. Я в то время очень хорошо узнал, где и что в Москве. Потому что нас постоянно возили в Москву на экскурсию, посещали музеи, выставочные залы, буквально всё. Хорошая программа была…
[Это] считай, я был пятый класс, я пробыл там год, через год меня отец забрал оттуда. Приехали в Ярославль, надо в школу, куда в школу? И меня в девятый класс вместо шестого, в вечернюю школу. Трудоустроился на „Парижскую коммуну“ – это деревообрабатывающий комбинат. Устроили экспериментальный цех эксклюзивного творения, то есть нас работало там три человека: два старичка и я – молодой. Вот они меня учили всему этому разному, научили до шестого разряда. [Занимались] всем: от, например, шкатулок до хороших гробов. Не беру во внимание, допустим, мебель, которую по своим эскизам приходили и заказывали: вот так хочу, так хочу, так хочу…
А государственные заказы, какие там были заказы? В то время чем там занимались – это шпонили, короче, брёвна – берёзу, делали заготовки, из этих заготовок делали просто полки книжные, больше ничего там не делалось в то время. Это восемьдят четвёртый, что ли, я уж и не помню, какой это год был. Это просто сидеть вспоминать, потому что столько всего после этого происходило.
[На деревообрабатывающем мне] понравилось. Я сам-то по сути дела такой: мне бы всему научиться. Я всегда пытался, старался всегда чего-то перехватить, чему-то научиться у стариков. Те же самые шкатулки, я их научился резать их в Архангельске, на лесоповале. Это всё по той же химии. Я не продеждался на химии, мне остаётся три месяца до конца и у меня происходит конфликт с узбеком. Тогда же и поляки, и узбеки были в России; и в тюрьмах, и везде они были.