Колымский эндшпиль
Шрифт:
– Кстати, – заметил Леонид, – с каким это студентом Андрей Петрович чаще всего за геологию разговаривал?
– Причём здесь это? – сказал Красилов.
– Притом, что если таких ребят из ВУЗов отчислять, то кто придёт Вам на смену?
– Никто их не собирается отчислять! Но надо дать повод человеку задуматься.
Я вмешался:
– Тогда давайте и мне такую же характеристику, как Антону! Мы с ним одинаково работали! А то, что Вы прочитали, мог написать и я!
– Может быть – под чью только диктовку. Предоставь уже нам оценивать,
Никицкий взял геологический отчёт – переплетённую книгу машинописных листов – за предыдущий год, а я – давности двухгодичной. Антон сразу перевернул последнюю страницу, вынул из кармашка, приклеенного к задней обложке, во много раз сложенные карты и, расстилая их поочерёдно на светостоле, принялся переводить изображения с них на лист ватманской бумаги – я же долго не мог уйти с первых страниц, где по нетронутому давнему обычаю давалось описание животного и растительного миров, представленных на площади работ. Оно было для меня как-то мило – наверно, потому, что было излишеством. Невольно я перевёл взгляд на окно, на сопки, которые всей этой растительностью и зверьём наполнялись, и в придачу увидел Виктора, неспешно приближающегося к камералке.
Войдя, он поздоровался и расположился – с тою же свободою, с какой ранее прислонялся к сваленному дереву – на стуле возле стола Наташи. Она, не поднимая головы, чертила карандашом, а он со своей спокойной улыбкой всё глядел ей в лицо. Так протекло минут десять – я уже перешёл к неодушевлённым и не произрастающим геологическим предметам, – и Леонид наконец произнёс:
– С чего бы это водителям в камералках долго сидеть?
Виктор как будто не услышал, и Наташа, раскрасневшаяся, выпалила:
– Тебе говорят!
Не меняя улыбки, он кивнул на дверь:
– На два слова?
– Никогда – чтоб мне мою маму в Одессе больше не увидеть! Уходи! Дай работать!
– Виктор, – вмешался Леонид, – У тебя нет задания? Студенток везёшь – машину подготовил?
– Почти.
Виктор встал и неторопливым шагом вышел из помещения. «Должно быть, – подумал я, – за присутствие духа полюбила его Наташа».
– Пойдём перекурим? – позвал меня Антон.
Во дворе стоял Виктор – ноги на ширине плеч, в лёгкой куртке, с душой нараспашку, на ветру – и курил.
– Чего она взбеленилась? – проговорил он, после того как Никицкий прикурил от его сигареты. – Мы что – женаты? Я что – не могу ещё выбирать?
– Ты что-то про ребёнка говорил, – заметил Антон.
– Да сболтнул. Будет – тогда и разговор будет.
– Логично, – произнёс Антон.
Виктор уронил с губы окурок и расхлябанной походкой ещё упивающегося волей недавно вольноотпущенного человека пошёл со двора к своей стоящей неподалёку машине.
Я сказал:
– Тебе не кажется, что им нельзя не любоваться?
– Не кажется. Что ж это за падла доложила-таки Наташе?
– Ты считаешь, что ей не надо было знать? А по-моему, тот, кто ей рассказал – мужественней, чем мы.
– Но только не умней. Думаешь, им двигало благородство?
– Может, и нет, а всё равно он сделал то, чего мы не смогли.
– Или не захотели. Но даже если б ты был прав, он что: не мог, пока мы уедем, подождать?
Тем временем на дороге показались студентки с рюкзаками. Опять мы их провожали, опять был ГАЗ-66, но в этот раз через протёртое стекло кабины в глазах водителя была заметна синева.
Антон предложил Светлане сигарету.
Та помотала головой:
– Я не курю.
– Значит, определилась?
– Наверно.
– Как ты смогла? В поле, наоборот, все начинают.
– А вот не хочется как все. И вообще, это ни к чему. Между прочим, тебе – особенно.
– Ты считаешь?
– Нет – чувствую.
Никицкий промолчал, и Светлана прибавила:
– Спасибо вам за оправу. Чудная была практика, но без костра до и после всё было бы не то.
– Да, хорошо было, – улыбнулся Антон.
– Было прекрасно, – проговорила Света, берясь за кабинный поручень. Чистые звук проступил вдруг в её «а», и в один миг легко, словно с глыбы на глыбу, с подножки на сиденье перешло её укреплённое сопками тело.
Вика обняла Наталью за плечи, что-то ей пошептала, залезла вслед за Светланой в кабину и потом, выпростав руку через открытое окно дверцы, долго махала нам из удаляющейся машины.
В то время как мы продолжили копаться в отчётах, я спросил Антона:
– Интересно, повариха из того отряда уже рассчиталась? Может, мы её увидим?
– Зачем тебе?
– Так, для полноты картины.
– Она ничего не потеряет, если ты это место оставишь пустым.
– Нет, я бы хотел.
Через некоторое время Антон меня толкнул:
– Вон она.
Сквозь окно я увидел удаляющуюся молодую женщину, немножечко полную, с тёмными волосами, виднеющимися из-под косынки.
Антон сказал:
– Идёт к магазину. Наверно, получила расчёт.
Женщина быстро затерялась среди столбов и заборов, так и не дав мне разглядеть своего лица.
– Ну вот, – заключил Никицкий, – силуэт у тебя есть, а подробности предметам заднего плана и не положены.
Часа в четыре он спросил: «Может, хватит?», – и я его поддержал. Кое-что полезное для курсовых проектов ещё можно было в отчётах выискать, но нас ждал ремонт.
Красилов отдал нам характеристики и изрёк:
– Благодарю за труд.
Я получил за практику «хорошо», Никицкий – «удовлетворительно». Опять – подумал я – не увернулся он от судьбы. Тем не менее каким бы «растроенным» (этот каламбур, пришедший мне в голову, я оставил при себе) Антон ни оказывался, признать его расстроенным я не мог. Разве как будто усталость на него сошла: точно устал он быть преследуемым неотступно.