Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
— Люблю зеленый цвет. Весна. Жизнь, — расчувствовался я, — и еще люблю сине-голубое.
— Э-э, дед, нельзя любить краски, камни, реку, лес в эту пору по отдельности. Все надо вместе, нераздельно. Вот давай поднимемся повыше!
Оживают камни под ногами, бухтят. Когда из-под ног вывертывается булыжина. Славка балансирует руками, точно собирается взлететь. Я делаю так же. Мы добираемся до второго уступа, дальше ходу нет: вся гора запечатана снегом, прикрыта блестящим ледяным панцирем.
— Слушай, дед, — приваливается Славка к камню, — мне больше
— Туча это, но до чего похожа на гриб боровик.
— Я как-то в березовой роще встретил одинокую сосенку. Как свечка стоит, даже светится. Обрадовался — спасу нет, а потом и думаю: а как она одна сюда попала? И стало мне грустно. А в другой раз в сосняке березку увидел, стоит в своем ситчике, изошлась нежностью. — Славка с трудом поднялся с камня. — Радик разыгрался, каких-то радиков повыдумывали, крылами пошевелить не могу другой раз.
Я киваю, но не слушаю Славку. Внизу квадратики-вагончики, Колыма дрожит темно-серыми бликами. С небес стекает туман, и мутнеет на донышке распадка. Выбросила листву и карликовая березка. Вечернее солнце превратило снег из розового в синий, а потом он зазеленел весь и стал чернеть…
Спустились мы в сумерках и, отужинав, сразу легли спать, а утром снова кувалда, лом, ключ, метра три вороток, на ворот трубу — тянем гайки, шпильки, аж спина трещит. «Ложку» уже набросили. Славка регулирует маслосистему, и надо видеть его в этот момент. Он и тот и не тот. Как-то сразу высветился. Инструмент под рукой, в петельке под подбородком щуп поблескивает.
— Вскрывать будем, — скажет и замрет. Это значит, дело до клапанов, до шестерен дошло. Две-три затяжки сделает, папиросу за борт. Тут Славка, всегда терпимый к людям, совершенно не выносит, чтобы рядом суетились.
— Встань сюда, — скажет. — Вот здесь стой или пойди погуляй. Соринка под клапаном. Значит, что произойдет? — философствует Славка. — Давление упадет. Масло — та же кровь. А что значит упавшее давление? — Славка вскинет глаза. — С инфарктом люди живут, еще и выпивают, а тут мало смазки — рассыпался подшипник.
Все это Славка объясняет, пока крышку насоса вскрывает, а вскроет — замолчит. Достанет перепускной шарик. На нем заводская смазка. Опустит его в подогретую солярку, пополощет, обдует. И в шарике Славкина физиономия. Хоть ресницы пересчитывай. Шарик этот Славка пока отложит в сторонку на чистую тряпочку. А дальше подберется к самому гнезду. Тут уж хоть сыпьтесь с неба камни — Славка не обратит внимания. Ловит на глаз зазор. Поймает, зафиксирует, обязательно вытащит из петлицы щуп, раздвинет металлические пластины. С заданным размером проверит зазор. Без этого нельзя. Но если не идет зазор, скажем, на заводе не довели, Славка не возмущается. У него на этот случай в баночке и паста зеленая «Гойя». Если ее в пальцах растирать, вроде шелк перебираешь — такое в пасте шлифовочное зерно. На масле замесит пасту. Перед тем же как смазать шарик пастой. Славка дыхнет на него и — в гнездо. Плотно прилегает на шарике зайчик — хорошо, если же нет — Славка будет его притирать.
Шарик — это, конечно, не клапан. Клапан притираешь, так и подбородком на вороток ложишься. А шарик — другое дело: коснулся гнезда, вправо. Влево повернул — опять шарик к глазу, опять вращай. Славка и вращает.
— Хватит, Славка, компостировать, — не выдерживает Захар, — не на тарифе ведь сидим. Тебя график не касается…
А Славка уже и крышку закрыл. Закурил жадно и мотор включает. Стрелка на манометре вздыбилась, подскочила к нужному делению, да там и осталась — замерла…
— А между прочим, — говорит Славка. — Колыма опять пухнет. Видишь, и водомет ползет, как опоенный, и водомерша, как коза, прыгает с камня на камень в резиновых сапогах.
— Смотрите, мальчики, — показывает она рейку, — за час на метр скакнула.
— Это нас не щекочет, — говорит Захар, — привяжем экскаватор веревкой. Есть у тебя бельевая?! — кричит он водомерше, но та уже около воды, не слышит Захара. Он ей руками показывает. Она пожимает плечами, не поймет, какая веревка, зачем?
— Черный паводок грядет, — говорит Славка, — водомет не поднимется сюда.
— Пусть Осип и думает, — намекает Захар на начальника стройки. — Как мы здесь будем: свиная тушенка без хлеба — что мыло на касторке.
Подруливает на тягаче Гришка-цыган, лезет в кузов.
— Принимай, братва, — сует лозунг в деревянной рамке.
— «Шоферы, выдадим миллион кубов грунта», — читает Славка. — Вначале надо вынуть, а куда здесь выдать? И почему шоферы, а мы что, не товарищи — бульдозеристы, взрывники?
— Вам отдельно напишут, — говорит Гришка, — миллиона на всех хватит.
К выемке первого ковша на основных сооружениях начали готовиться еще с зимы. Работала бригада бурильщиков, монтажники, и они же экскаваторщики. По зимнику пришли БелАЗы, звено электриков. Каждый делал свое дело.
Мы монтировали ЭкГ-4. А после со Славкой пошли на Дьявол удить хариусов.
Звали Захара — не идет.
— Что я, не видал, как рыба клюет или как самая крупная срывается. Нет, у меня нервы не казенные — материться буду.
Гришка-цыган пригнал свою лодку. Правда, лодка — одно название, но все-таки интересно. Славка лезет на корму, за ним толкаются другие. Запасу осталось на два пальца, но вылезать никто не хочет.
— Кто вякнет, — говорит цыган, — тому кляп. Сидите смирно!
— Вернетесь с рыбой — с флагом встречу, — обещает Захар и отталкивает нас от берега.
Мы держимся поближе к кустам, огибаем каменную гряду и причаливаем к Дьяволу. Мошки вихрятся над сырым парким берегом. Славка разводит дымокур и тогда уж вынимает коробочку с мушками.
— Де-ед, ставь воду на уху, счас рыбу чистить будем. У меня быстро, по-рыбацки, желчь и жабры долой, сполоснул и в котел.
— А що ее полоскать, она же из воды? — говорит кто-то.
Славка кланяется реке и забрасывает крючок.