Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
— Смотрите, мужики, — предупредил нас рыбак, он жил тут же на берегу, в избушке, — проломите лед, попадете на откорм моим налимам. Жуткое дело… Вот был случай. Видите, где сейчас железный мост, лет тридцать тому назад стоял деревянный. И вот однажды, во время ледохода, настолько поднялась вода, что того и гляди мост унесет. А мост сорвать — одна без другой части Колымы не могут быть никак. Так вот, в то самое время подъехал начальник Дальстроя. А вода уже переливалась через настил. Машин собралось видимо-невидимо, что с той, что с другой стороны, а на мост сунуться боятся. Мост трясет как в лихорадке. А чем удержишь
— По льду пойдем.
— По льду. Поглядим, поглядим. Тут как раз улово, тридцать саженей глубины будет…
Василий достает из нагрудного кармана документы и подает мне.
— Это на всякий случай.
— Постой. Возьмем «Колымагу» на длинные тросы с интервалом. Двух зайцев убьем, распределим нагрузку на лед, а в случае проломит лед, останется на тросу…
Два «Стратега» становятся головными для подстраховки.
— Ну, ребята, на полную силу жать, Василий Андреевич…
— Ясно, неужто, дед… не понимаем. — И Василий меня дедом кличет.
Сцепка уже готова. «Колымагу» подтянули на самый край берега. Дверки «Стратегов» приоткрыты: парни выглядывают, ждут команды. Шапку в воздух, пять пальцев вверх — рывок, пятую скорость — и «Колымага» на льду, треск, будто глубинная бомба разорвалась. Из прорубей выплеснулась вода, застонала река, а «Колымага» уже катит к фарватеру, лед трещит, словно ситец рвется… Ребята все газу поддают, и вот уже тягачи взметнулись на берег и с ходу выдернули тяжеловес.
— Ну вот.
— С тебя, дед, полагается! — растопыривает Славка большой палец и мизинец.
— Другой бы спорил — полагается так полагается…
Черная полоса воды перечеркнула Колыму. Лед, словно огромное животное, поднимается, дышит, выравнивается. Вода стекает в проруби, оголяя дорогу. Василий, опустив стекло, высунувшись, сушит пот.
— Что с тобой, Василий?
— Да так, что-то с маховиком, заело. — Он показывает на грудь.
— Славка, подмени…
Василий Андреевич не возражает…
Колымский котлован
На створ — Малую землю — по списку значилось человек тридцать. Соревновалось же — за право вбить первый кол на основных сооружениях, три тысячи.
Славка в списки не попал.
— Может быть, пропустили, дед?
— Почему пропустили, просто достойнее есть.
— А я спорю, — не обижался Славка, — наш комбат говаривал: воюют все, ордена не всем дают. Всем давать — не успеешь штамповать. Охота туда. Поговорил бы ты с начальством, скажи — в подсобное производство временно его — вот и пропустили.
— И я, дед, с тобой. Хочу поглядеть на исторический момент, — Андрей тоже канючит.
— А у тебя экзамены на носу…
— Слушай, дед, вот у нас на Диксоне… — заходит с другого боку Славка.
— Да ладно вам, — не выдерживаю я, — поговорю.
Да не одни они рвутся, весь поселок бурлит. Первый «десант» выбрасывают на правый берег. А вертолета до сих пор все нет. Шея уже устала, и глазам больно смотреть в небо. Солнце стояло над головой, и белым огнем полыхал на склонах сопок снег и исходил синей дымкой над вершинами низкорослых лиственниц. Там дымок настаивался и длинными космами тянулся к середине гор, к самым вершинам гольцов и доставал горизонт, тогда казалось, что дух из земли уходит в небо. Внизу гудел комар.
Мы с Андрейкой решили пройти к пристани — узнать, из-за чего задержка катера. Шли по пыльной маслянистой дороге. Ее заездили еще с зимы, и теперь она отдыхала, обрякнув дорожной неспокойной пылью. Пыль лежала в глубокой колее сизо-серая, рыхло-ноздреватая, а у обочины ее плотную кору проткнула острая зеленая трава.
Ручей резал высокий берег. В распадке на зеленоватой наледи чернел кустарник, за наледью камень. Тяжело дышащий КрАЗ завернул нас в облако пыли. Когда пыль немного рассеялась и серо-черный клубок переместился по косогору; обозначился размытый половодьем крохотный поселок геологов. Домики лежали на каменных нашлепках и, словно морские котики, отдыхали.
На пристани нашего водомета не было. Видать, его еще не привезли и не спустили на берег. Река бурлила, от нее тянуло сырым холодом, пахло рыбой. Берег был. безлюден.
— Пошли пехом — поглядим пороги, — предложил Андрей.
Мы уже обошли поселок и спустились к самой воде, когда из-за валуна показалась корма водомета. Легонько покачивался, отсвечивая свежей белой краской, наш «Гидролог». На палубе в форменной фуражке стоял капитан, смотрел на воду.
— Разрешите? — Я знал, что в пик паводка запрещено ходить на лодках и катерах по Колыме, поэтому попросил:
— Если можно, на тот берег.
Капитан приглашающе повел рукой, пробухал коваными сапогами и, сойдя по лестнице в рубку, стал к штурвалу.
Капитан включил мотор, и палуба мелко задрожала. Водомет несколько раз судорожно дернулся, подавая назад, и круто свалил нос в реку — тут же глотнул бортом воду. Я едва успел ухватиться за скобу. Водомет бросило в волны. Он всхлипнул и, дрожа всем корпусом, лег на течение. Тут же, словно споткнулся, замер на какую-то секунду, потом вильнул кормой и, бычась, стал зарываться в бурун, выбрасывая за кормой струю воды. Некоторое время он бился, как попавший в силок снегирь. Берег то вставал черной стеной, то косо убегал к горизонту, и перед глазами сверкали и укали буруны.
Капитан по-прежнему окаменело стоял у штурвала, и только работали руки. Но вот наконец захлопали по борту кусты, желтоглазая верба, и «Гидролог» юркнул в заводь на правом берегу.
Мы протопали по скользкой мокрой палубе и спрыгнули на плоский, как лепешка, камень. Перевели дух.
Водомет уже опять бился, барахтался, купался в бурунах посреди реки. Когда он одолел Колыму и под берегом прокрался в свою бухточку, мы поднялись на террасу, по которой круто шагали опоры высоковольтной линии к створу. Провода блестели на солнце, и казалось, не провода, а асфальтная дорога стелется в распадке, взбегает на крутяк к самому горизонту.