Колымское эхо

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Она на работе.

— Выходит, в баре «керосинил».

— Все на перерыве, это точно.

— Но куда-то он делся?

— Делся. Но куда черти унесли. Мы все на свете обыскали. Словно провалился полудурок. Его одевать пора, а он голышом слинял.

— Значит, у любовницы!—догадалась Варя.

— И там его не было. Возвращаемся в морг, злые, как черти. А этот урод-покойничек в гро­бу лежит. И ноги грязные. Мы его отмывать, руки, ноги связывать, чтоб больше не бегал по болотам. Потом, глядь, у него нож в руке за­жат. Весь в крови. А вскоре принесли и второго мертвеца, на какого подозревали, что он убил первого. И главное, рядом никого не было, кто бы мог подтвердить или опровергнуть.

Не ста­ло двоих мужиков, а как и кем убиты уже не докажешь. Сами меж собой счеты свели. Если бы своими глазами не видел, никогда бы не поверил.

— В моей практике всякое случалось. Быва­ло, выезжаешь на происшествие с поножовщи­ной, а там труп в десятке километров и его вол­ки сгрызли. Или вместо повешенника утоплен­ника находим. Я уже отвык многому удивляться. И говорю, что жизнь полна сюрпризов и неожи­данностей

— Скажи, Игорь, а на тебя покушались?

— Сколько раз. Со счету сбился.

— Расскажи! — попросила Варя.

— Чифир зэки попросили привезти. Ну, дело банальное, ко многим с этим пристают. Я понят­но, всегда отказывался. Но, то были обычные зэки, а этот — пахан — глава целого барака. Но и я, не кто-то, вздумал отказать. Но так, чтоб о том слышали и знали все, что ко мне с этими вопросами не суйся. Ну, отказал я, а по глазам пахана понял, не даст мне жизни. И правда. Чего тут только не устраивали. Бузили всякий день, разборки и поножовщины измучили, то повесят, запетушат, в карты проиграют, короче, всего не перечислишь. И вот однажды подходит тот па­хан ко мне и вякает:

— Сам слиняешь, гнида, или помочь тебе?

— А вскоре устроил поджог в бараке. И это средь зимы. Вломила тому пахану вся охрана. Заставили вкалывать день и ночь до того, что с ног валились. Но барак за месяц построили. Заметь, с его участием. Но о чифире не вспо­минали больше ни он, ни я. Я запретил им держать меня за панибрата. А потом и другое прикрыл. Так вот этот пахан решил урыть но­жом «летящее лезвие». Трижды бросал и все мимо. Были и другие случаи. Мне повезло. Фартовня удивлялась. Набрасывались кучей. Ведь проиграть фраеру — дело позорное. Но куда деваться, становясь прокурором, проходишь такую подготовку, что им даже во сне не сни­лась. И все они вместе взятые, и теперь, в мои годы, шушера против меня, никчемность и коз­лы. Нас готовили, чтоб уберечь от всего, сбе­речь для себя и не даваться в руки никакой пер­хоти,— рассмеялся Игорь.

За окном внезапно послышался истеричес­кий визг, кто-то забарабанил лапами по стеклу. Варвара выглянула, спешно выскочила во двор, втащила Султана. У того из прокушенного уха текла кровь. Волк орал от боли и страха. Варя присыпала ухо теплой золой, перевязала его, положила на подушку, сказав строго:

— Нечего кричать. Я тебя домой звала. А те­бя куда понесло? Приключений захотел, вот и получил. Теперь молчи, дурачок. Сам виноват.

Султан обиделся, его не пожалели, даже от­ругали и, отвернувшись ко всем спиной, пытал­ся уснуть. Но не удавалось, мешала боль, и вол­чонок подошел к хозяйке, сунул голову под ла­донь, прося погладить, пожалеть.

Всем хочется тепла и понимания. Султан не был исключением. Ему много хотелось расска­зать, как бесстрашно он защищался, как проку­сил лапу вожаку, как его выгнали из стаи. И даже она, какой вылизал все бока и морду, пыталась цапнуть за шею. Это уже было первое женское предательство, и Султан отвернулся от волчи­цы. Перестал оказывать ей знаки внимания. Он побежал домой, пока не поздно, и теперь вздыхал от боли и обиды.

А вскоре пришел Федор:

— Твой пес дома? А то я такого же видел в стае.

— Вернулся, видно прогнали. Мал еще бе­гать по свадьбам,— рассмеялась хозяйка.

— Я нынче в поселке был. Заходил на почту. Там просили тебе письмо передать. На вот, чи­тай. Чего людям машину зря гонять. Тут прямо с доставкой на дом. И все с Кавказа.

— Затужил мужик вконец. Пора ему к нам на Колыму перебираться. Человек крепкий, такой не пропадет. Как думаешь, Варь? — спросил улыбаясь.

— Этого не только он, но и я должна за­хотеть.

— Ну, тебе выбирать уже поздно. Мужиков здесь немного, а и те, какие есть, неподходя­щие тебе. Ты человек особый, с характером. С тобой ужиться надо суметь. Вон мамка твоя сколько лет одна жила. А замуж так и не пошла. Это неспроста. Претензий было много. Не хоте­ла уступать, другие вон живут. А вы поодиночке. Оно и самой труднее. Все ж по хозяйству вдвоем легче справиться. Оно у всех характер не пода­рок, но как-то уживаются,— скажи, Федя.

— Ой, Игорь! Конечно характер у бабы коря­вый. Случается, прикрикнешь, ногой топнешь. А куда деваться? Не все гладко и у нас в се­мье. Так ведь все норовит по-своему сделать. И пацаны в нее удались. Что мамка велит, то сделают без споров. Я велю, сто раз подумают. Приходится подзатыльника дать для ускорения. Недавно в брюках у старшего сигареты нашел. А ведь возраст еще малый. Чего не хватает. Дал по жопе, мать вступилась. Вот и поспорь с обо­ими. А вчера бельчонка приволок. Пока клетку делал, тот в хате набедокурил. До ночи убирать пришлось. И все дети. Нету их — плохо, есть они—тяжко. Мой младший приноровился сам капканы и петли проверять. Уходит в обед, вертается уже вечером. У меня до того времени голова кругом идет. Все ж малое дитя покуда. Где его черти носят. Прошу, чтоб пораньше при­ходил. Так неслуха не докличешься. Ворочает­ся в потемках, когда вся душа изноется. А он ни черта не понимает. Ему свое дай — на лыжах побегать, хлебом не корми, дозволь удоволь­ствие справить. Так вот и мучаемся,— жаловал­ся Федор.

— А что с охоты принес? — спросила Варя.

— Да жаловаться грех. Горностаев с пяток, три норки, одну огневку, да пару зайцев. Это неплохо для одного захода. Ну, а души сколько вывернул. И слова не скажи, оговаривается по­стрел.

— Мужик растет. Куда денешься?

— Надысь видел мужиков с Пионерского. Тоже промысловики. Раньше золотишко мыли, теперь на пушняк перешли. Оно выгодней. Зи­мой золото не намоешь. Зато от холода сдох­нуть можно. Так они говорят, что летом опять на золото пойдут, целый пласт «рыжухи» нашли. Повезло же людям. Вроде рудник открыть хотят.

— На золоте ни столько получишь, сколько потеряешь. Радикулит замучит, да подагра,— отозвалась Варя.

— Однако без золотишка не сидишь!

— Тебе-то что за дело? Иль хочешь база­рить, что сам босиком и голиком. Так я тебе и поверила. Мы с матерью всю жизнь «рыжу­ху» мыли. Грешно без нее остаться. Тут вот не­давние успели карманы набить. Нам с тобой и вовсе грех голиком остаться.

Бондарев слушал внимательно. Глаза его за­бегали по мышиному быстро. Ведь разговор кос­нулся золота. Но, как начался тот разговор, так и погас. Люди не стали его продолжать. И замя­ли на самой середине. Игорь Павлович путем так ничего и не понял.

— Мой младший на сухом ручье был. Гово­рит, стоит туда весной наведаться.

— А что там? Золото? — вспыхнули глаза Бондарева.

— Откуда оно там возьмется? Норка переко­чевала. На капканы можно хорошо взять,— ус­мехнулся Федор одними губами.

— А я слышал, Селиванов россыпи само­родков нашел, да все крупные. Сдал, уехал на материк, теперь живет там, в потолок попле­вывая.

— Много чего говорят. Мы эту Колыму вдоль и поперек исходили. Кроме могил, да костей, ни хрена здесь нет. И я не верю о байках про золото. Откуда оно здесь? Ерунда! — скривился Федя.