Колымское эхо
Шрифт:
Только до обеда с десятком жалоб обратились. И все друг на друга. Как же они сами тут работали, эти взрослые люди.
Человек вернулся в редакцию выпить стакан чаю. И тут же набился полный кабинет сотрудников.
— Уходите! Дайте побыть самому! — не выдержал человек и вскоре понял, как хорошо посидеть в тишине, когда никто не виснет на уши.
— А с чего я так сегодня завелся с самого утра? Что передернуло, испортило настроение, что всего перевернуло,— начинает вспоминать человек. И вспомнил:
— Конечно, Мишка! Дай ему велосипед, хоть лопни, именно сейчас, такой, какой он хочет. И чтобы с багажником, с фарой, со всеми современными причиндалами. Такая игрушка стоит прилично.
— Нет! Это вовсе не велосипед,— это слова Игоря, сказанные на прощание. Он, будто знал и напророчил:
— Сегодня ты меня гонишь. Не устраиваю тебя, выпиваю. Но, погоди, Сашка, недолог тот день, когда искать меня будешь. Но не найдешь. А если и сыщешь, не вернешь. Я тоже имею свое имя и достоинство. Я перед тобою на колени не встану. И знай, сам ты с газетой не справишься. Тебе ее поручили, как мне прокуратуру, а душа к ней не лежит. Нет ничего хуже заниматься не своим, нелюбимым делом. Скоро ты это поймешь. Я был маленьким винтиком в твоем большом колесе. Но без меня развалится все.
И повалилось... При Бондареве никогда не было ошибок в газете. Макеты не были столь неудачными, а клише откровенно безобразным. Никто не брал номер в руки с таким отвращением. И сам Иванов понимал, что лучшей газеты он не сделает.
В этот вечер он пропыхтел над номером до полуночи. Но и он получился корявым.
— Почему-то первополосная информация вышла на второй полосе, клише оказалось перевернутым кверху ногами, а подпись редактора вообще отсутствовала.
— Да что за черт! — выругался Сашка злобно.
И третий номер готовил целиком сам.
Нет, ошибок не было. Но газета смотрелась жалкой, вымученной. Не было здесь юмора.
А такую, переполненную официальщиной, кто читать будет.
Но Евменыч доволен, ни одного замечания не поступило. Может, и не понравился номер, но промолчали. Не к чему было придраться.
— Эдак если каждый раз до утра стану просиживать над нею, надолго ли меня хватит? — посетовал Александр Евменыч, сунув очередной номер в папку.
А тут машинистка пришла, домой отпрашивается, жалуется на простуду. Из носа и глаз льет. Но кто будет материалы печатать. Евменыч накричал на нее, отправил работать, та со слезами вышла из кабинета. Сам за корвалол схватился. Нет, не прет работа, хоть лопни. Сколько сил в нее не вкладывай, все в пустую. Нужно найти Игоря.
— Но что я ему скажу? Не справился, не получилось? Засмеет черт лысый. Так и скажет:
— Я тебя предупреждал.
— И что ему отвечу? Ведь ехать за ним придется на Колыму. Это не ближний свет. А что если дать телеграмму, чтобы срочно позвонил в редакцию. Он поймет, в чем дело, и конечно позвонит.
Утром Игорь Павлович и впрямь позвонил Иванову. Узнав в чем дело, хрипло рассмеялся.
— Да кто тебя знает, сегодня зовешь, а завтра опять увольнение предложишь?
— Игорь! Приезжай без торга, все будет нормально. Кто старое вспомнит, тому глаз вон. Короче, говори, когда тебя ждать?
Бондарев не промедлил. Он прилетел на третий день и сразу с пожитками пришел в редакцию.
Корректоры и типография, увидев человека, сразу обрадовались, как подарку. Только сам Игорь Павлович не выглядел довольным. Он как- то осунулся, похудел. В этот день у них с Ивановым состоялся в редакции свой мужской разговор:
— Игорь, вызвал тебя из-за производственной необходимости. В газете ты разбираешься лучше других. Но пьешь без меры. Так не пойдет. Выбери что-то одно.
— А ты мне условий не ставь. Ни я тебя, а ты меня звал. Так что кончай диктовать. Мы теперь с тобой в равном положении. Мне есть куда уехать без возврата. Я прибыл выручить тебя, а не выслушивать твою ерунду. А потому заглохни, давай вместе исправлять твою срань,— ответил заносчиво.
Целых два месяца работали мужики без сбоев. Выпустили не один десяток газет, мотались в командировки, уставали, ночевали прямо на подшивках газет. А утром, глотнув по стакану чаю, снова мчались в путь или садились за материалы. О поездке на Колыму никто не вспоминал. Случай не выдавался. Мужчины работали сутками. В эту газету никто не хотел ехать работать, все знали, что оклады здесь самые низкие, условия самые дрянные. Коллектив неподъемный, одни старики. Их в командировку силой не выгонишь.
Вот и тянулись эти двое за всех разом. Писали с утра и до ночи. Сами печатали, вычитывали, макетировали, а далеко за полночь шли домой, угадывая улицу по домам.
— Слушай, Сашка, здесь все как на Колыме. Одного не хватает — волков. Да еще магазинов нет, где в позднее время можно купить кусок хлеба. Вот жизнь дурацки устроена. Когда хлеб есть, жрать неохота, и наоборот.
— Слушай, Игорь, пошли ко мне домой. Пусть не ахти что сыщем в такое время, но по стакану чаю выпьем, хоть согреемся малость. Раскладушку тебе дома найдем,— впервые пригласил Иванов Бондарева домой. Тот категорически отказался, сославшись на то, что сильно храпит ночами и никому не даст уснуть.
Иванов для виду посетовал, но про себя обрадовался отказу. Решив, что беспокоить домашних в такое время не стоит.
Оба разошлись по своим домам. Евменыч уже через полчаса спал крепким сном, а Бондарев снова писал материал для газеты. Уснул он, когда стало светать.
Игорь Павлович молчал Евменовичу, что все это время он переписывается с Варей и Асланом. Он предупредил их, что съехал с их дома, ключи и Султана отдал Федору, попросил не обижать волчонка и даже дал денег ему на кости.
Варя в ответ написала, что очень скучает по Колыме. И хотя новое место действительно прекрасно и живописно, все ж оно для нее чужое и не ложится теплом на душу.
— Аслан очень заботится обо мне. Но и его раздражает моя постоянная хандра. Все мне здесь не то и не так. Все тут есть, всякие фрукты и овощи, но нет нашего, северного. Нет наших просторов, чистого с морозом воздуха, студеной ключевой воды, нашего неба и моей избы, где все знакомо до мелочей. А самое главное, не хватает могилы моей матери. Мне не с кем поговорить, поделиться и посоветоваться. Я словно девчонка заблудилась в большом, дремучем лесу, где все люди говорят на разных языках, и мы совсем не понимаем друг друга.