Колымское эхо

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Сколько людей из-за тебя наложили на себя руки! Не обидно сидеть виноватому. А уж когда без вины под пулю поставили, то вовсе горе. Тебя за это сам Бог проклянет и не отпустит Колыма, пока не выпьет всю кровь до последней капли.

— Я виноват не больше других. А уж сколь­ко раскаивался, просил прощения у всех и каж­дого. Да и не жил, мучился и страдал, а за что, сам не знаю.

— Не жалуйся мне. Ты, моего отца отдал под пули. Кулаком назвал за двух коровенок. А в семье восемнадцать душ было. Всех со­слали, кого в Сибирь, других на Колыму. Изо всех я один остался, остальные умерли, кто с голоду, кто от болезней. Только я остался,

наверное, чтоб увидеть тебя — проклятого палача. Пока живого. Но недолго осталось маяться. Спросится и с тебя. Там тебе придется держать ответ за все. Знай, за тебя никто не вступится и не за­щитит. Здесь в бараке нет шконки, где не про­клинали тебя. Как жаль, что родился ты на свет на горе моей семье. Ты проклят давно и только Богу решать, как наказать тебя. Иди отсюда! И никогда не приходи сюда. Тут нет угла, воды и хлеба, кто посягнул на чью-то жизнь. Палачам даже в зоне места нет. Ты хуже зверя, а чело­веком рожден по ошибке. Мы давно поминаем тебя за упокой. Другого ты не достоин... Ухо­ди!— открыл двери настежь...

Глава 7. БЕГЛЕЦЫ

Варя сидела у окна вся зареванная, с опух­шим красным лицом, вытирала слезы, неволь­но катившиеся из глаз.

Еще бы тут не реветь. Ведь от нее ушел Сул­тан. Вывела, как всегда погулять, он привычно помочился на кусты, обнюхал следы вокруг дома, лизнул руку Варе и, глянув вперед, вдруг пом­чался в сторону стаи.

— Султан! Вернись, там опасно! Не смей туда бегать! — заорала баба в испуге. Но вол­чонок словно не слышал. Он бежал все быст­рее, не оглядываясь на хозяйку.

— Ведь разорвут, ты же домашний. Они это сразу поймут. Вернись,— кричала изо всех сил. Но Султан бежал к стае.

Там его словно ждали. Волки с интересом наблюдали за беглецом. Некоторые даже пода­лись вперед, чтоб раньше всех познакомиться с новичком. А тот бежал, вытянувшись в струну.

— Султан! Вернись!

Но напрасно кричала. Волчонок подскочил к первой матерой волчице, обнюхал ее, лизнул в морду и пошел знакомиться с другими. Его встречали по-разному. Кто-то рычал на новичка, отскакивал в сторону от него, другие обнюхива­ли осторожно. Третьи звали в бурелом побегать, порезвиться. Султан вскоре смешался со стаей. Его уже не видно.

Напрасно Варя звала. Пришла своя пора. Султан перестал быть волчонком. Его неодоли­мо потянуло к сородичам, и он убежал с радо­стью. Он давно хотел уйти, а тут случай выдал­ся, и волчонок не удержался.

— Султан! Дружок мой! Как же я стану жить со­всем одна. Ведь тебя считала другом и братом. Сколько раз ты меня спасал, вытаскивал из пурги, приводил домой. Ты был у меня единственным. Мы даже ели все пополам. Я любила тебя как род­ного. А ты меня предал, променял на стаю. Они ж сожрут тебя! Их много! Вернись, пока не поздно.

Но Султан не слышал голос Вари. Он оку­нулся в новую жизнь и возвращаться к хлебу с картошкой никак не хотел.

— Ладно, напрыгаешься, набегаешься, жрать захочешь, сам вернешься,— решила баба, про­мерзнув на холоде, и пошла в избу, оглядев­шись на волчонка. Тот уже кружил с молодой волчицей, лизал ей морду и совсем не обращал внимания на остальных.

Из рук у бабы все летело. Всякого ожидала она, но никогда не думала, что Султан уйдет от нее.

— Хотя чего удивительного? Пришло его вре­мя. Пора заводить своих волчат, волчицу. Не бу­дет же всю жизнь возле меня коротать. Все ж он волк — дитя природы. От этого никуда не деться. Когда-нибудь все равно он ушел

бы. Кровь позвала б его. Так надо.

А тут, словно насмех, перед глазами Аслан встал. Глаза черные, бархатные, улыбчивые.

— Этот бы нашел слова для утешения, еще и порадовался. Пожелал бы всяческих удач и сказал:

— Скоро бабкой с дедом станем. Жаль, что волчьими. Эти потомство быстро наваляют.

Аслан улыбается, тянет руки, куда-то зовет, что-то спрашивает, она силится ответить ему, но никак не может.

— Все вы одинаковые кобели. Человек или волк, разницы почти нет,— думает баба. И вспо­минает, что давно уже написала ответ Аслану, а тот ни слова.

— Может, не о чем писать, а может, женил­ся. Хотя к письму не придраться. Сухое, без всяких намеков, ни единого теплого слова. Сооб­щила, что в могильнике все в порядке, прихожу туда каждую неделю. Отнесла сухофруктов. Но все лежат, как были, нетронутые. Даже вок­руг могильника подмела. Теперь там все чисто и аккуратно. Хоть сам приезжай, проверь, мне стыдно не будет.

— Да, ну если этот приедет, не отстанет. Опять начнет за собою звать. Хотя, а что тут особого? Он вполне приличный человек. Не рябой, не горбатый, рост хороший. А плечи ка­кие. Залюбуешься. Талия узкая. Все как поло­жено, ничего лишнего. Весь, будто выточен. На­верно за ним на родине бабы гоняются очере­дями. Посмотреть одни глаза! Красивый мужик. Что еще нужно. И вежливый, и ласковый, обхо­дительный такой, грубого слова никогда не ска­зал. Все только смотрел на меня в упор. Но как он будет в жизни. Ведь все кавказцы — народ вспыльчивый, чуть что не по нем сразу дружба врозь и я опять на Колыму. Уже опозоренная! Зачем мне это все нужно. Лучше жить одной, как есть.

— Но как он говорил, что без меня у него нет жизни. Такого я еще никогда не слыхала. Хоть объяснения доводилось слышать часто.

Сколько их называли любимою, но не вери­лось, не загоралось в ответ сердце, не полыха­ло костром. А тут, себе не поверь, еле сдержа­ла себя. Хотелось обвить шею руками накреп­ко. Да боялась, как воспримет. Скажет потом, что на шею брошкой сама повисла. Он мужик, ему поверят.

— А какие у него большие и теплые руки. Они у него никогда не мерзнут даже на Колыме. Значит, и сердце у него чистое, горячее.

— Эх-х, прижаться бы к нему. Обнять могу­чие плечи. Прижаться бы головой, ни о чем не думая, зная, что этот твой друг навсегда, до самого конца жизни, с каким везде будет хоро­шо: и на севере, и на юге.

Варька вытирает мокрое лицо:

— Мечтательница! Такою и осталась,— сме­ется сама над собой. Выглянула в окно. Нет, Сул­тана не порвали. Он, кажется, облюбовал себе новую волчицу и ухаживает за нею словно моло­дой повеса. Та охотно принимает его знаки вни­мания, но сама держится настороже. Стая уже перестала обращать внимание на Султана. У каж­дого волка свои заботы. Надо накормить волчиц. Без того ночь будет холодной и неласковой.

Варя мечется по дому, управляется с какими- то делами. Их много. Но надо успеть. И вдруг слышит стук.

— Игорь Павлович! А я думала вы уже дома!

— Машин в мою сторону нет. Совсем заду­бел, ожидая. Мороз очертенный, ни ветерка, ка­жется, вот-вот сосулькой станешь. Даже вороны на лету дохнут. Перед самыми ногами упала.

— Ой, это плохая примета,— поджала губы и спросила:

— А вы чего решили вернуться?

— Народ там грубый, злой. Как будто все с цепи сорвались. Даже поговорить не удалось. Случается же невезение.