Кома
Шрифт:
– Яков Израилевич, – Николай поднял голову. – Я знаю, что спрашиваю не вовремя, не об этом речь, но потом могу просто забыть: – Вы не тот Рабинович, о котором Виктор Конецкий писал?
– Хе-хе…
Старый капитан 2-го ранга расправил плечи и посмотрел сначала на внука, потом на деда Лёшу, а потом и на самого Николая с забавной смесью гордости и сожаления.
– Увы. Тот на тральщиках всю жизнь отходил, как Алексей в своё время. А я – вон.
Он показал на некрупную фотографию в ближнем углу комнаты, -молодой и худой моряк в однопросветных погонах стоит, опираясь на накатник крупнокалиберной зенитки, на заднем плане темнеет украшенное симметричными завитушками пены море.
– Знаешь что, парень, а ну-ка пошли…
Яков-младший поднялся и указал Николаю на дверь в кухню.
– Деды здесь поговорят, да и всё равно тебе я нужен, а не они. Пойдём. Оба деда проводили их взглядами. Пропустив перед собой Николая и
зайдя в кухню сам, Яков прислонил к плотно закрытой двери стул и сел на него, уставившись на собеседника всё тем же просвечивающим взглядом. Больше свободных стульев в тесноватой, по меркам «старого фонда» кухне не было, и Николаю пришлось сесть на подоконник.
– Ты там был, – сказал Яков. Это прозвучало не как вопрос – как утверждение. – Сначала я подумал про южную Осетию, 90-й или 91-й годы, больно у тебя было знакомое лицо. Потом решил что нет, ты помоложе. Мы точно не встречались?
– Нет, – Николай покачал головой.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
– Хм… Комиссовался? Или командировка?
– Ни то, ни другое.
Мужик явно принимал его за кого-то другого, – и выглядело это странно.
– Горный туризм, – сказал он сам, не доводя дело до очередного вопроса. – Случайно и мельком. С тех пор – начинающий доктор. Мирный, до недавнего времени.
– Ладно… – Яков утвердительно кивнул, принимая информацию, как проглотивший перфокарту шкафообразный компьютер конца 80-х. – Давай тогда всё по порядку.
– Яков Яковлевич… Э-э, Вы уверены, что Вам это нужно?
Николай посмотрел с сомнением, которого было больше, чем надо. В первую очередь, он ещё не перебил своё понимание того, что никому его история на самом деле не нужна, и во вторую – нежелание выглядеть придурком. Вдобавок было ещё и «в третью» – давно ставшее привычкой нежелание разбрасываться хотя бы потенциально ценной информацией. Особенно той, которой можно обернуть против тебя.
Яков представился: несмотря на сравнительно молодой возраст, он имел должность замначальника службы безопасности одного из петербургских банков средней руки, что подтвердил документами и демонстрацией служебного пистолета на поясе. Его спокойному и ровному лицу хотелось верить.
Дед, похоже, умел выбирать людей. Ещё с час назад Николай не собирался рассказывать никому и ничего – разве что для проформы, чтобы его не обидеть. Теперь же неожиданно оказалось, что его сумбурная, полная торчащих в разные стороны белых ниток и непонятных деталей история может по крайней мере заинтересовать человека с более серьёзной профессией, чем у него самого. Рассказа «по порядку» не получалось никак -слишком дискретными, рваными, были отдельные узлы событий. Яков, однако, слушал не перебивая, напряжённо вглядываясь в его мимику и изредка покачивая головой и плечами. У Николая возникло неожиданно неприятное чувство, что явно впервые столкнувшийся с этой историей, далёкий от медицины человек выкачивает сейчас из его монолога массу полезнейшей и даже уникальной информации. Вероятно, именно такие, похожие ощущения были у Амаспюра в начале их последней беседы – за считанные часы до того, как исчезла Даша.
– Я здесь и четверти не понимаю, – сказал он, выдохшись. – Если это новая ВИЧ-инфекция или до упора мутировавший в лабораториях Саддама возбудитель Конго-Крымской лихорадки, то никому ни ординатор Берестова, ни я, не нужны к чёртовой матери. Да, вероятность того, что она по дороге домой нарвалась на маньяка – вполне существует. Вероятность того, что на меня наехал сначала охотник за дармовой Виагрой, через два дня – охотник за скальпами, а вчера – желающие развлечений шпанюки, – тоже. Такое бывает, если нарываться. Разбрасывать вокруг себя 50-евровые купюры, лапать чужих женщин, и кричать, что ты здесь самый крутой. Все три раза обстоятельства были разные, и само по себе это действительно может быть совпадением. Но не в совокупности с происходящим в больнице. По крайней мере один раз из трёх – второй, кому-то это действительно было надо.
– Ну что же, – Яков покрутил головой, разминая мышцы шеи. – С идеей о использовании крови славянских больных для изготовления мацы ты, вроде бы, разобрался сам. С тем, что кто-то якобы убивает старых и не очень старых моряков, или просто имеющих либо имевших отношение к флоту людей – пожалуй, тоже. Меня это самого сначала зацепило, – понятно, наверное, почему. Но тебе и самому должно быть ясно, что так не бывает, если не верить в это очень сильно и заранее. Я вполне согласен с дедом в том, что что-то такое нехорошее в нашу сторону двигается…
Николай поднял глаза, удивлённый. «Что, и Рабинович-старший тоже?».
– Во-во, – подтвердил Яков. – И с Алексеем Степанычем я тоже в этом солидарен – он весьма неглупый мужик, и в жизни побольше нашего повидал. Главный аргумент тех, кто с ним заранее и без разговоров несогласен, – это «А кому мы нафиг нужны?». Но зачищать флотских резервистов и пенсионеров-корабелов – это ерунда. Ни в отдалённо предвоенное время, ни в самое уже предвоенное, никто этого делать не будет. Гораздо эффективнее за те же деньги усилить рекламу на телевидении: типа, «Белорусы воруют наш газ», – это как пример. В политических, экономических, военных многоходовках наиболее важный критерий – это стоимость на эффективность, в том числе и по отсроченным последствиям. Подумай сам – ну какие могут быть последствия от того, что в рядовой, в общем-то, по количеству коек клинике, пусть и при странных, согласен, обстоятельствах гибнет несколько десятков больных? Из них три четверти – давно выработанные пенсионеры с тяжёлыми и хроническими, как ты сам рассказал, заболеваниями. Просто теоретически?
– «Пурпурные поля».
– Браво.
Яков склонил голову набок и развёл руками. Пример был к месту: теоретически ложащийся точно в цель, но не приносящий никакой пользы.
– Вычистка стариков. А смысл? Скорее даже я, полный дилетант в медицине, судящий о ваших делах по подшивке журнала «Здоровье», предположу, что это микроб, убивающий в первую очередь пожилых. Я! Но раз вы, доктора, так не считаете, то вам виднее. О чём бы ты подумал ещё?
– Я подумал, что это охота на меня, – мрачно признался Николай.
– Потом очухался, и понял, что я именно «нафиг никому не нужен». Хотели бы убить зачем-то – убили бы, я бы и не пикнул. Но за что ординатора-то?
– Знаешь, Коля, в нашей стране в последние 10-15 лет пропадает слишком много людей… Кого-то убивают и закапывают бандиты. Кто-то сбегает от постылых жен и алиментов. Кого-то находят с подснежниками по канавам. Но всё равно, каждый год их слишком много. Ты вот всё-таки врач. Ты веришь в то, что какую-то их часть крадут на органы?
– Верю, – Николай скривил губы. Разговор уходил куда-то уж совсем в сторону. – Какую-то малейшую часть – может быть. В подходящих условиях и по целевому заказу. Больница для этого, кстати говоря, подходит: массу человек можно обследовать и отсортировать по параметрам тканесовместимости, не привлекая лишнего внимания. Но не у нас.