Команда Альфа
Шрифт:
Мы с Кэрол посещали кинотеатры и наиболее приличные увеселительные заведения. Ну, а после первой недели — и маленькую меблированную комнату, которую мы сняли в угоду своей любви. Кэрол была любовницей сознательной и стыдливой — она предпочитала темноту, но при этом умела наслаждаться до полного самозабвения.
Почти полгода прошли в этих неземных восторгах. И тогда в лагерь к нам был переведен один из ее прежних парней. Она мне об этом не говорила, но, по-видимому, именно этот человек познакомил ее впервые с радостями любви. Как только он появился на горизонте, Кэрол тотчас же заметно охладела ко мне.
Особенно, должен сказать, обстоятельство это меня не огорчало, но самолюбие мое было задето. До сих пор я оставлял девушек, а теперь брошенным оказался я сам… Такое положение показалось мне нетерпимым. Я чувствовал, что унижен. Замечал плохо скрываемые ехидные усмешки проходящих мимо меня знакомых парней.
Мной все больше овладевало раздражение.
И тут судьба отдала соперника в мои руки.
Я нес службу на шоссе. В это время, за полдень, движение на шоссе было небольшое. Мои мысли то витали где-то в Шопроне или Фертёде, где я оставил свою невесту Магди, то возвращались к матери и братьям в Уолсли-Хилс. Я вспомнил даже Форт-Джэксон, затем стал копаться в своей необычайной только теперь устраивавшейся судьбе с немалой долей горечи в прошлом и заманчивыми перспективами на будущее. Думал и о Кэрол, в объятиях которой, что греха таить, хорошо отдыхалось.
Машины шли редко, с большими перерывами. Вдруг за одним из ветровых стекол я заметил знакомое лицо.
«Вот он, хахаль Кэрол!» — со злобой подумал я, когда машина прошуршала мимо.
Дальше я уже не сознавал, что делаю.
Раздался свисток. Машина затормозила, но колеса ее еще проползли несколько метров по асфальту.
— Что случилось? — высунувшись в окно, спросил мой соперник. И узнал меня. Лицо его исказилось. Он имел основание предположить, что эта встреча плохо кончится.
«Что ты делаешь? — предостерегал меня внутренний голос. — Ты хочешь воспользоваться служебным положением, чтобы…»
«Ну и что! — огрызнулось мое второе «я», то самое, злобное, тщеславное. — Он мне бросил вызов, а я ему сделаю нокаут. Вот и все!»
— Выйдите! Предъявите права! — распоряжался я громче принятого.
— Но почему?
Его сопротивление еще больше взвинтило меня: «Скажите, этот тип продолжает и здесь перечить мне!»
— Вы нарушили правила уличного движения — скорость машины была опасна для жизни!
— Это неправда! Спидометр показывал семьдесят миль в час… Вы просто затеваете ссору!
В это время мимо проезжал один из наших джипов. Оттуда заметили, что из задержанной мной машины кто-то сильно жестикулирует через окно. Джип остановился.
— Что у вас стряслось?
Вопрос этот осенил меня.
— Он гнал машину с опасной для жизни скоростью. А теперь еще и грубит мне, отказывается предъявить права.
— Он лжет! Он просто имеет зуб на меня! — взорвался парень, ее, Кэрол, парень.
Больше сказать он ничего не успел, так как главный сержант, начальник патруля, ударом закрыл ему рот.
Парня тут же выволокли из машины, затолкали в джип и увезли.
К тому времени как меня сменили и я уселся писать рапорт о случившемся, он уже прошел «по круговой».
Я, конечно, должен объяснить вам, что это значит.
Согласно правилу, военная полиция должна обращаться с задержанным в рамках вежливости и человечности до той минуты, пока он не начинает сопротивляться, огрызаться, упорствовать, становясь недостойным вежливого обхождения. Я говорю «пока»…
Судить же об этом полностью предоставлено «эм-пи»!
Ритм допроса постепенно переходит в более стремительный. На допрашиваемого градом сыплются вопросы, он не успевает даже думать над ответами, не то что глядеть по сторонам. По резиновому ковру к нему незаметно, сзади, подбираются солдаты военной полиции и окружают его.
Допрашивающий внезапно вскакивает с места и с размаху бьет задержанного по лицу. Удар рассчитан, заучен, задержанный не может не пошатнуться. Солдат, что стоит у него за спиной, пинком подталкивает его дальше. Покачиваясь, тот идет «по рукам», от одного солдата к другому, и на него сыплются самые безжалостные, самые тяжелые удары. Наконец задержанный… Надо заметить, что дежурный еще в начале расправы вызывает военную скорую помощь. Вот что значит «по круговой»!..
Кэрол не удостоила меня больше ни единым словом.
Да она меня больше и не интересовала. Мне все это уже порядком надоело, пора было поставить точку над «и».
Тем не менее этот случай, в течение многих недель, правда, все бледнея, не выходил у меня из головы. Я еще и еще раз вспоминал подробности, снова и снова решал, сладок или горек вкус мести, вел нескончаемые споры с самим собой.
Не есть ли это продолжение серии мстительных мальчишеских проделок, берущих начало в Шопроне, в доме по улице Колоштор, только более беспощадными, более дикими способами? Выходит, я таков? Тщеславный, мстительный и злобный субъект? Передо мной маячило изуродованное лицо недавнего соперника. Я видел, как его после «круговой» увозили в лазарет. Он был сломлен и страдал.
Нет, прежде я не был таким! Тот случай мог сойти за выходку: ну, просто захотелось душу отвести… С тех пор я вырос, на моих костях затвердели мускулы, меня закалили! Мог бы избрать иной путь…
Воспоминание об искаженном страданием лице продолжало меня мучить.
«Почему ты это сделал? — задавал я себе не раз вопрос. — Из-за Кэрол? Она, конечно, хорошая, милая девушка, но ты ведь, ты-то ее уже не любишь!»
Любить? Слово это заставило меня задуматься. Более того, оно меня испугало. Ведь и в самом деле я никогда не любил Кэрол по-настоящему.
Голова у меня вдруг просветлела, и я увидел образ другой. Другой девушки, тоску по которой — как это ни ужасно — я никогда еще не ощущал настолько явственно.
Магди! Я отчетливо представил себе ее, ту, которую считал предназначенной мне судьбой.
Вспомнился Фертёд. Сельскохозяйственный техникум, где мы с ней учились.
Что это была за весна!
Магнолии и сирень уже отцвели, каштаны покрылись пышными гроздьями цветов, когда я нашел Магди. Да, нашел в полном смысле слова — ведь знать-то я ее знал уже давно, мы и в школе вместе учились, но прежде она казалась мне всего-навсего белобрысым подростком, состоящим из одних конечностей. Той весной и она расцвела, как белый пион с розовым отливом. Возможно, я и тогда не заметил бы ее, если бы однажды пополудни нас с ней не послали уничтожать долгоносиков на участок сахарной свеклы. Магди наклонялась, изгибалась, кружилась рядом со мной, потом обогнала меня. Теперь она шла впереди. Но я не был этим удручен; правда, теперь мне было не до насекомых — я не отрываясь смотрел на мелькавшие загорелые щиколотки, на стройные ноги, насколько, конечно, позволяла развевающаяся юбка девушки.