Команда
Шрифт:
– За это надо выпить!
– пробормотала Анька и чокнулась с остальными.
– Только Жоры не хватает. Кстати, где он?
– опомнился Дубровский.
– На Кавказе. Гоняет бородачей по горам. Ему специально подогрели место в спецназе ВВ*. Как самому тренированному.
– Круто!
– Не то слово...
Воцарилось молчание. Все пили и ели роллы. Анька начала покачиваться в такт тихой мелодии, льющейся из вмонтированных в стену динамиков.
– Дубровский, а ты-то как живешь?
– спросил Сыч, - Неужели совсем не тянет вернуться в строй?
– Нет, спасибо... Отвоевался. Бросай и ты эти мысли. Знаешь же, что нельзя нам. Да и, к тому же, уже не мальчики. Не солидно по улицам ночами от бандитов бегать, да на стенки карабкаться. Взрослые дядьки паркуром не занимаются...
– Да какой тут к хренам паркур с таким пузом?
– возмутился Сыч, - Я сегодня вообще в бронежилет не влез! Через препятствия буду не перепрыгивать, а перекатываться. Всю форму растерял - ужас просто. И здоровье до кучи. Знаешь, я ж тут недавно попробовал бегать начать. Начал с малого - десять километров. Так что ты думаешь? После нескольких дней таких упражнений у меня спину схватило и ноги заболели так, что еле до дома доковылял. Неделю восстанавливался. Так что всё... Нету Сыча больше. Кончился...
– Ай, да ладно тебе. Разнылся он тут.
– попробовала Анна утешить Сыча, но получилось плохо: тот настроился на депрессивный лад, и намеревался вывалить на друзей все, что лежало грузом на душе.
– Мне уже 26 лет. В 20 я вообще думал, что столько не живут. А сегодня посмотрел в зеркало и понял, что на меня оттуда не пацан глядит, молодой и подтянутый, а жирный волосатый мужик. 26 - а я уже чувствую себя полным старпёром с подорванным здоровьем. И, что самое интересное, я не хочу взрослеть. Понимаю, что веду себя также, как в 20, что модель поведения с тех пор у меня не изменилась, и жизненные ориентиры тоже. Не расту, и все тут. Как Питер Пэн. Только жирный и пьющий от тоски.
– И что ты собираешься со всем этим делать?
– спросил Дубровский.
– Не знаю.
– Сыч пожал плечами, - Откопаю "Ксюху"** и пущу себе пулю в лоб.
– Тьфу на тебя, дурака! Я ж серьезно.
– Серьезно?...
– Сыч задумался, - А если серьезно, то откопаю "Ксюху" и пущу пулю в лоб.
– Ай, ладно тебе заливать! Всё плохо у него! Самоубиваться он собрался!
– вспылила Анька, - У меня, вон, вообще - ни мужа ни детей, работа дебильная и в коллективе дуры одни. Я трахалась в последний раз уже не помню когда! Единственная отдушина - кот, да и тот мудак - там, где не нассал, там провода сгрыз.
Дубровский сидел, задумавшись над чем-то, слушал перепалку Сыча и Аньки, а затем взял и, в свою очередь, вывалил на них всё, что накопилось.
Жил Дубровский один, работал в офисе каким-то старшим точильщиком карандашей. Не женился, по вечерам пил горькую и плакал над старыми фотографиями. Из увлечений оставил только охоту на крупного зверя, где мог пропадать мог неделями, уезжая из Москвы в подавленном состоянии, а возвращаясь с очередным трофеем и спокойствием в глазах. Однако, в последнее время даже охота не помогала. На Дубровского также, как и на любого другого члена Команды давили старые раны, тем более, что раны Дубровского были всем ранам раны, и оспорить их первенство никто не пытался.
– Да-а, Дубровский...
– под конец полного тоски и боли монолога сказал Сыч, - Я погляжу, не одного меня стрелять тянет.
– Да хрен его знает, на что меня тянет... То ли стрелять, то ли самому стреляться. Мне просто незачем жить. Самое главное - на черных смотреть теперь не могу. Ненависть меня разбирает, понимаешь? Давить готов.
Сыч присвистнул:
– Да ты, как я погляжу, и сам псих. А еще говорят, что я из Команды самый шизанутый.
– Иди ты...
– беззлобно отмахнулся Дубровский.
– Знаете, что я вам скажу на это, друзья мои?...
– сказал Сыч, глядя на присутствующих со своим фирменным прищуром, - Нам совершенно точно надо почаще встречаться.
– и, сделав паузу, резюмировал, - А то мы точно постреляемся нахрен.
4.
– А как ты вообще стал этим заниматься?
– новичок с красноречивым позывным "Салага" намертво прилип к Сычу, и отлипать никак не желал.
– Ну, я начал заниматься этим в 17 лет.
– с серьезным лицом начал повествование Сыч, - Она была старше меня года на три, и как-то пригласила к себе в съемную квартиру...
Салага поменялся в лице:
– Да не этим же!
Сыч жизнерадостно заржал. Шутка удалась. Овации. Занавес.
Они сидели на бетонных блоках рядом с заброшенным корпусом детского лагеря. Команда страйкболистов, в которой играли Сыч и Салага, приехала туда на очередную воскресную игру. Салага, едва увидев Сыча, стал отираться рядом, в свободное от беготни и стрельбы по ближнему своему время донимая Сыча расспросами.
– А если серьезно? Как все началось? Как вы вообще додумались отстреливать бандитов?...
– Салага, отстань от него! Накажу!
– послышался настороженный голос из группы отдыхающих и перезаряжающихся игроков.
– Да все нормально.
– успокоил говорившего Сыч, - Мне даже приятно. Как собрались... Знаешь, Салага, я б сам тебе с радостью рассказал, да не могу. Не мой это секрет. Причем, секрет очень грязный, злой и уродливый. А ты вообще, с какой целью интересуешься?
– Ну... Так... Просто. А почему прекратили? Вас же, вон, по всем каналам крутили. Героями называли. Наградили.
– Ну да, наградили. Повесили какую-то цветную хреновину на грудь, я не разбирался. Эхх, Салага, всё тебе вынь да положь... А ну как это государственная тайна, не думал? Скажу тебе - и всё, придется тебя шлёпнуть.
– заулыбался Сыч, глядя на то, как его слова действуют на новичка.
– Да я ж ничего... Я просто так...
– Опять просто так? Да брось. Я ж тебя насквозь вижу.
Салага напрягся, на секунду аж зажмурился, а потом выпалил:
– К вам хочу.
– Чего-о?
– обалдел Сыч, - К нам? Это еще зачем?