Команда
Шрифт:
Салага начал дрожать.
Они вытащили пистолеты: Салага - "макаров", а Сыч - "стечкин", и, вопреки прогнозам Салаги, спокойно зашли в бистро, а не ворвались в него, вышибая двери и разбивая стекла.
Внутри оказалось вполне себе чисто и уютно. Мягкие сидения, новые столы, стены, обшитые деревом, барная стойка и холодильники с пивом. За стойкой стояла микроволновка, и скучал одинокий узбек, делающий хот-дог. За одним из столов сидели пять человек бомжеватого вида. На столе у них стояли бутылки с дешевой водкой и пивом, а рядом - нехитрая закусь.
–
– дружелюбно сказал Сыч всем присутствующим, показав пистолет, и поднеся к губам указательным палец. Затем, когда выпившую публику и узбека проняло, выразительно указал тем же пальцем на пол, и добавил негромко, - На пол. И ни звука.
Когда все улеглись и накрыли головы руками, Сыч кивнул Салаге, и сказал так, чтобы посетители его услышали:
– Дернется кто - стреляй.
Далее Сыч прошел через зал к неприметной двери с надписью "Служебное помещение", и исчез внутри. Примерно через 10 секунд оттуда послышались глухие удары и чей-то вскрик, затем все стихло. Еще 10 секунд - и Сыч снова появился в зале, но на этот раз с брызгами крови на правой руке и черной спортивной сумкой с надписью Puna.
– До свидания!
– проходя мимо Салаги, Сыч хлопнул его по плечу, и они вместе, все также спокойно, покинули бистро.
– А теперь, Салага, беги!
– и Сыч сорвался с места со скоростью хорошего рысака, даром, что тащил сумку.
Бежали дворами, в полной темноте, топоча, как дикие коники и постоянно спотыкаясь. У Салаги в голове вертелся припев из песни Midnight Run, и он счел это очень забавным. Наконец, где-то километр спустя, Сыч остановился и скомандовал перекур.
– Скоро уже будем на месте. Фу-ух.
– стер он пот со лба, тяжело дыша, - Есть еще ягоды в ягодицах. Ты как?
– Нормально. Только мокрый весь.
– Со страху?
– заржал Сыч.
– Да иди ты...
– махнул на него рукой Салага.
– А я говорил, что ты во всем этом охренеешь... Пошли-ка сядем на лавку и посмотрим, что нам сегодня положили под ёлочку...
Усевшись в одном из дворов, Сыч открыл сумку и, запустив внутрь руки, принялся там шурудить, приговаривая то и дело:
– О-о... Надо же... А это что?...
– Что там?
– спросил Салага.
– Ну, судя по ощущениям, там минимум один "тульский Токарев", рЭвольвер и какая-то херня, похожая на обрез. О! Точно!
– Сыч выудил из сумки нечто, и впрямь похожее на винтовку, у которой отпилили приклад и часть ствола, от которого остался лишь небольшой огрызок "на пописать".
– Что это? Трехлинейка?
– спросил Салага.
– А хрен его знает, я не разбираюсь. Эхо войны. Тут еще есть кое-что, но я с этим пойду прогуляюсь до ближайшего канализационного люка. Как раз тут журчит что-то рядышком.
– Сыч вынул из сумки сверток, который, как показалось Салаге, был наполнен каким-то порошком.
– Что там?
– Гера.
– Гера?...
– переспросил Салага.
– Героин.
– крикнул отошедший метров на пять Сыч.
– Оу...
Вернулся он с пустыми руками и скомандовал:
– Так. Стволы в карманы, а сумку давай сюда. В помойку выкинем.
– Слушай, а что там произошло?... Ну, в бистро?
– Салаге было интересно, и его не покидало чувство, будто он пропустил что-то важное.
– Там?... Там в каморке сидел какой-то зашуганный узбек. Я пару раз дал ему в грызло и забрал сумку. Собственно, всё.
– И всё?... Это и есть супергеройская спецоперация?...
– А ты думал, что там будут сидеть Магнето и Джокер, с которыми я буду биться насмерть, разнося город в щепки?
– Ну... Нет, но все-таки я представлял себе всё как-то по-другому.
– Меня от твоих комиксовых штампов уже тошнит. Мало того, что ты следуешь примеру этих придурков из СМИ и называешь нас супергероями, так ты еще и хочешь, чтобы мы поступали, как они?
– притворно рассердился Сыч, - Мы же не совсем психи...
– Да брось.
– улыбнулся Салага, - Если б ты не считал себя супергероем, то не сделал себе бронежилет со знаком Карателя. Слушай, кстати, о психах. Ты несколько раз упоминал про то, что у тебя какие-то там психологические травмы. О чем вообще шла речь?
– Нос не дорос такие вопросы задавать.
– Сыч нахмурился, встал и направился к ближайшей мусорке, чтобы выкинуть туда сумку.
– Откровенность на откровенность.
– догнал его Салага, - Я-то тебе всё рассказал. Когда мы знакомились с Анной и Дубровским, они тебя постоянно подкалывали про тюрьму... Это там случилось, да?
– Напомни, чтобы я подарил тебе на день рождения чувство такта.
– Сыч бросил сумку в контейнер, и повернулся к Салаге, - Да, это произошло, когда я был в тюрьме. Поймали меня, значит, зэки, и сказали: либо мы тебя убьем, либо в жопу вы..бем.
Салага аж рот открыл:
– И что?
– Как что? Убили меня.
– сказал Сыч, и, довольный произведенным эффектом, направился в сторону дома, оставив напарника переживать полученное потрясение.
– Тьфу на тебя!
– крикнул Салага, когда до него наконец-то дошло, что он пал жертвой Сычовского остроумия.
Ответом ему был лишь довольный смех, раздающийся в темноте.
8.
Найти уродов, виновных в смерти жены Дубровского оказалось проще простого. Они, собственно, и не прятались - были уверены в собственной неприкосновенности, так что для того, чтобы их взять не потребовалось ничего сверхъестественного: машина, адрес, и немного времени.
Действовали ночью.
Когда наружная слежка (в виде Жоры, убедительно изображавшего из себя дворового алкоголика) давала сигнал, жертву выманивали во двор, били по голове, одевали на нее мешок, запихивали в машину и везли в штаб. По пути Анька делала джигитам укол сильного снотворного, дабы жертвы не очухались раньше времени.
Все четверо повелись на один прием: Жора стучал по машине, звучала сигнализация. Из окна высовывался хозяин, спрашивавший на ломаном русском, чего Жоре от его машины надо, а после того, как Жора посылал его нахрен, разъярялся и выбегал во двор чинить расправу.