Командир Марсо
Шрифт:
— Миллионы французского банка.
— Значит, затея удалась?
— Как нельзя лучше. Мы вошли в Вильнёв-сюр-Ло ночью. Задание выполнено. Все целы и невредимы. Трофей — тридцать миллионов. Ты возьмешь их с собой?
— Нет, надо будет сейчас же информировать департаментский военный комитет.
— Откровенно говоря, ты в лучшем помещении, чем я. Да и не хочется мне что-то возиться с охраной этого добра.
— А как ты отмечаешь праздник 14 июля?
— Группы наших бойцов отправились по деревням возлагать цветы на памятники погибшим.
— Ну а что ты сделал для своих бойцов?
— Им — двойная порция вина.
— Это, конечно, правильно.
— Сведения неточны, — возражает Ролан, — сегодня вечером я собираюсь объехать все свои подразделения и сам проведу беседы о 14 июля… и об остальном…
Ролан показывает Марсо свои помещения и докладывает ему данные о состоянии и размещении своего батальона. Потом приглашает его на обед, в котором принимает участие весь командный состав батальона.
При прощании Ролан отзывает Марсо в сторону:
— Слушай, вчера вечером радио передало: «Полетят бабочки с лентами». Если меня правильно информировали, это означает: сегодня в течение дня будет сброшено на парашютах оружие.
— Да, об этом говорили. Ну что ж, посмотрим.
— На всякий случай я расставил на плато специальные бригады. Все, что упадет, заберем…
В батальон Пораваля Марсо прибыл, как и обещал, в три часа дня. Пораваль, в военной форме, вместе с двумя другими офицерами уже ждал его у небольшой дачки, где расположен КП батальона. Как только Марсо выходит из машины, все трое, щелкнув каблуками, отдают ему честь.
Марсо неумело отвечает на воинское приветствие и протягивает им руку.
— Товарищ командир сектора, прошу произвести смотр вверенному мне батальону, — говорит Пораваль.
Застигнутый врасплох, Марсо молча следует за офицерами. На ходу он застегивает пуговицы рубашки и спускает засученные до локтей рукава. Хотя они без погон, но, к счастью, высокие сапоги и галифе придают ему до некоторой степени воинский вид. Спустя несколько минут они выходят на большую поляну, расположенную на опушке леса. На секунду Марсо останавливается в изумлении: перед ним стоит в безупречном порядке весь состав батальона.
Люди построены в глубину параллельными рядами, по восемь-двенадцать человек в каждом. Три ряда составляют колонну. Каждые три колонны — отдельное каре. Ряд соответствует группе, колонна — отряду, каре — роте. Так, в образцовом порядке, выстроены четыре каре. Впереди каждого ряда — командиры групп. Справа от них, в одной шеренге — командиры и комиссары отрядов. Перед каждым каре — ротные офицеры.
Пораваль щелкает каблуками, вытянув руки по швам.
— Батальон!… Слушай мою команду… Смирно!
Ряды вздрагивают и мгновенно выпрямляются по всей линии. Марсо замечает с левой стороны крайнего каре группу, на которую он вначале не обратил внимания. Это связные с велосипедами и санитары в нарукавных повязках. Среди санитаров — несколько молодых девушек. Пораваль, однако, не дает Марсо времени долго раздумывать.
— Слушай, на кра-ул!
Автоматы и винтовки всех типов сверкнули на солнце. Офицеры отдают честь.
— Товарищ командир сектора! Второй батальон в честь вашего прибытия построен. Личного состава по списку — 461 человек, в наряде — 83, налицо — 378 офицеров и солдат.
Марсо прикладывает руку к берету. Вся эта картина производит на него сильное впечатление. Он не знает, должен ли отчитать Пораваля за его затею и приказать всем разойтись, или обратиться к людям батальона с приветственной речью. Чтобы выгадать
Вместе с Поравалем и двумя офицерами штаба батальона Марсо медленно обходит ряды и вскоре окончательно поддается действию необычайного для него зрелища. Вот эти так разнообразно одетые люди всех возрастов составляют батальон. Только несколько офицеров в форме: в старом солдатском или унтер-офицерском обмундировании с пришитыми офицерскими погонами; один из них даже в серо-голубой куртке. Все же остальные, вернее, почти все, не имеют никакой формы. То, что на них одето, — это невероятная смесь всех цветов и фасонов. Молодые люди — кто в темно-зеленых спортивных брюках, кто попросту в коротких штанах. Большинство — в рубашках, без пиджаков, многие в голубых теннисках. На некоторых, главным образом более пожилых, — штатские куртки, но есть и такие, что совсем без рубах. По одежде отдельных бойцов можно легко определить их профессии: тут и вельветовые брюки плотников и шоферские комбинезоны цвета хаки. Преобладающий головной убор — берет, но встречаются и шляпы, а кое-где мелькают фуражки. Оружие у всех начищено до блеска, как на парад. Впереди некоторых отрядов гордо красуются пулеметы, и все же легко заметить, что оружие есть не у всех.
«Что им сказать? — думает Марсо, когда смотр подходит к концу. — Мне надо выступить — это ясно, но как к ним обратиться? Солдаты? Франтиреры? Партизаны?» Он приказывает опустить оружие и начинает речь. «Товарищи!…» — произносит он, и голос его сразу же крепнет.
Когда Марсо кончает говорить, бойцы батальона запевают «Марсельезу». Они поют так, как, должно быть, пели ее те, о ком поэт сказал:
Воедино сойдясь, будто гидра живая, Люди пели и шли, страха в сердце не зная. Люди шли босиком!…— Я опасался упреков с вашей стороны, — говорит Пораваль, после того как все закончилось. — Но я не мог устоять против желания собрать их всех вместе хотя бы один раз. И особенно в такой день, как сегодня… Были приняты все меры предосторожности: увеличено число постов, выслана усиленная разведка. Теперь подразделения уже возвращаются на свои позиции…
— Вам не в чем раскаиваться, — отвечает ему Марсо. — Я вам только благодарен.
Покидая батальон, Марсо думает: как жаль, что Роз не видела всего этого!
XIX
Речушка совсем небольшая. С самолета она, вероятно, напоминает узенькую серебряную ленточку на бархатном фоне. Спускаясь в долину, она тихо струится между крутыми берегами, заросшими колючим и лиственным кустарником. Будто вехи, стоят по обеим ее сторонам высокие буки, тополя и дубы. Местами она словно засыпает в чаще спокойного леса, потом снова начинает рисовать свои узоры среди широких лугов. Убегая все дальше и дальше, она протягивает ленту своих тенистых берегов до середины равнины и тут наконец впадает в Дордонь. Не очень широкая и не слишком глубокая, она то катится по ложу из мелкого гравия, то нежится под солнцем на песчаной отмели, то застревает в какой-нибудь заводи. Сюда сходятся на водопой волы, и сюда же слетаются птицы. Быстрый как стрела зимородок, отливая всеми цветами радуги, осторожно касается воды. Из камыша, разгоняя на пути стаю рыбешек, выползает желтый уж. В воде у берега притаились голавли с красными плавниками. Они сторожат насекомых, падающих на поверхность реки. А над заводью — тишина.