Комедия убийств. Книга 1
Шрифт:
И на следующий день и еще днем позже Губерт и Арлетт никак не могли заставить себя отправиться в путь. Остались за тысячи миль за морями и горами ужас ожидания страшной участи, безумие схватки и смерть, калеными наконечниками стрел нацеленная в спину, стремившаяся оборвать жизнь беглецов. Будущее и влекло и пугало неизвестностью, ибо неведомая беда внушает больше страха, и это так же верно, как то, что приятна память о былых невзгодах.
Положительно двое молодых людей, прятавшихся от времени и судьбы в шалаше пастуха, получили неплохое наследство. Помимо
Кроме того, оставался еще и огромный изумруд, украсивший бы корону любого властителя и который мог бы стать святыней для тех, кто не слишком истово следовал догматам христианской церкви. Множилось число последних, именуемых еретиками и преследуемых тем упорнее, чем могущественнее становились первосвященники.
Чтобы Арлетт сошла за мальчика, ей пришлось укоротить прекрасные рыжие кудри, при этом Гвильямино в мужской одежде с чужого плеча стал казаться года на два моложе, а Губерт, и без того высокий и плечистый, на фоне спутника выглядел старше и мужественней, хотя пушок у него над верхней губой и на щеках еще не нуждался во вмешательстве стали.
Гостеприимство пастуха могло длиться вечно (по меньшей мере до той поры, как закончилось бы серебро в кошеле Юдит), а вот милость герцога вполне была способна обернуться опалой, случись известию о страшной резне в замке в Белом Утесе дойти до ушей Гвискарда раньше, чем перед глазами властителя предстанут главные свидетели погрома. Итак, покинув маленький рай, беглецы спустились с вершины, оседлали коней и нехотя тронулись в путь, чтобы через два дня, присоединившись к каравану, заночевать уже в виду стен столицы.
XLVI
Первый день и первая ночь, проведенные Ириной и ее другом по возвращении в лоно цивилизации, принесли немало хлопот и неожиданностей. В яранге под «материнским» оком Ринзны как-то не думалось о многих неудобствах, связанных с появлением в городе, из которого в Москву «только самолетом можно долететь», человека не только без документов, денег (доллары Белого Избавителя в счет идти не могли, так как представляли чисто нумизматический интерес), но далее и без нормальной, с точки зрения европейца, одежды.
Последнее уладилось проще всего. Почти вся группа уже улетела (первой вспорхнула «звезда», а за ней и все остальные убрались несолоно хлебавши с края российской земли), однако некоторые нужные и весьма полезные товарищи еще оставались. Одним из них с полным правом можно назвать Арсения Караимова, пожертвовавшего Климову рваные джинсы и старую, но вполне еще приличную рубашку. Пожарник из ДК обменял на бутылку водки старые армейские ботинки. Но самым главным был господин директор программы товарищ Сланцев (без него возвращение Климова в европейскую часть страны не мыслилось), однако чтобы «поиметь
— Вы что? Вы что? — размахивал руками Сланцев, мельтеша по костюмерной и очень раздражающе, по-бабьи всплескивая руками. — А вдруг он убил кого-нибудь и прячется от милиции? Откуда ты этого бомжа раскопала, Ирина, ты же красивая девушка?! — Директор одарил Иру красноречивым взглядом, в котором явственно читалось: ну неужели нормальных мужиков вокруг нет?! Под эталоном нормальности при этом, разумеется, подразумевался сам господин Сланцев. — Нет, я не могу! Вдруг он маньяк?! Ты же не знаешь его!.. Да не говори мне, как его зовут, я могу сказать, что я — Карл Маркс! Кто мне поверит?
Присутствовавшая при этом неприятном шоу Наталья оценивающе посмотрела на Геннадия Вадимовича и, покачав головой, проговорила:
— Никто тебе, зайчик ты наш, не поверит. Маркс — он глыба, матерый человечище, а ты… ты слабоват.
— Что?! — Директор выпучил глаза. — Что ты имеешь в виду?
Лицо Натальи излучало благодушие. Посмотришь на такую, и сердце согреется — вот человек — сама простота, весь здесь, никакого камня за пазухой, ни единой черной мысли в голове и, главное, бездна доброжелательности.
— В нем сто сорок тонн гранита или какого-то другого дерьма, Геночка. В тебе же меньше, нет?
— Я говорю серьезно! Как можно покрывать бичей, бомжей и убийц, меня же посадят за это! Меня…
— Тут килограммов пять золота, — не выдержала Ирина.
«Хорошо хоть Саши здесь нет, — подумала она, глядя на директора. Она уже поняла, что ее новый приятель и правда способен убить такого типа. (Климов и Сланцев сразу воспылали друг к другу искренней и взаимной неприязнью.) Да Боже мой! Как ей самой хотелось раскроить череп этому хмырю, который кому угодно пятки лизать будет за хорошие деньги. — Выпендривается, цену себе набивает».
— Хорошенькое дельце, он, может, кого-нибудь замочил за этот слиток! — завизжал директор. — А мне пилотам свои бабки отстегивать, а потом еще неизвестно… — Что именно ему в данном случае было неизвестно, Сланцев так и не сообщил. — Так-то, а ты еще хочешь, чтобы я вам в Москве паспорта сделал… Не вам, а ему, ну, да все равно, это же криминал, а если меня застукают с вашим рыжьем?
— Скажешь, на помойке нашел, — предложила Наталья.
— Ты опять издеваешься! — взвился Сланцев и решительно направился к двери. — Все, я ухожу!
Продемонстрировав серьезность намерений, директор вылетел в коридор, через неплотно прикрытую дверь были отлично слышны шаги удалявшегося человека. Ира рванулась было следом, но Наталья удержала ее:
— Сейчас вернется.
Она оказалась совершенно права: не более чем через минуту Геннадий Вадимович вошел обратно в костюмерную столь же стремительно, как покинул ее.
— Ты же еще наликом с меня хочешь, — заявил он без всяких предисловий. — Пятьсот гринов, за что? Ты-то ничем не рискуешь! А я свою жопу подставляю, понимать надо.