Комедия войны
Шрифт:
— Скорей, поезд уходит!
Я понимал, что этого не следует делать, но все же я подошел, и я, гордец, стал молить о помощи.
— Бедный мальчик...
Это была городская дама, очень приветливая.
— Идите скорей, я вам сделаю перевязку, пока поезд не ушёл. Она осторожно сняла с моей головы ни на что не похожий пластырь, который я сам себе налепил.
— Чем это вас так? Снарядом?
— Не знаю.
— Ах-а-ха-ха!..— завздыхала та, взглянув.
Я был в восторге: значит, я здорово ранен.
— Вам больно? Как у вас только хватило сил добраться сюда?
— Не знаю. Я ни за что не хочу попасть в плен.
— Молодец! Ну, теперь — крепитесь, будет больно.
Неопытной, боязливой рукой она стала смазывать мне рану йодом.
Было здорово больно. Когда поезд засвистел, я вскочил с места.
– — Не бойтесь!
— Куда идет этот поезд?
— Во Францию.
— Мы разбиты?
— Их оказалось слишком много! Ну, готово! Идите.
— Благодарю вас, сударыня.
Я церемонно отдал ей честь.
Внезапно неподалеку поднялся адский шум. Немецкая артиллерия начала обстрел вокзала. Это заставило поезд тронуться. Я уезжал. Я был уверен, что война кончилась.
VIII
Вечером, после обеда, мадам Пражен пригласила меня к себе в комнату. Она успела уже снять костюм сестры милосердия, и ее внешность показалась мне более пристойной.
— Присядьте, — сказала она мне нежным голосом, ласково улыбаясь.
Я почувствовал угрызения совести.
— Вы были другом Клода, вы были добры к нему.
— О, мадам, вы находите?..
— Да, бедняжка! Я хотела бы что-нибудь сделать для вас.
— Но ведь вы уже и так...
— Нет, вы заслуживаете большего. Я прекрасно понимаю, вы не для того созданы, чтобы служить секретарем...
— Это верно.
— Ну вот, я кое-что придумала...
Я почувствовал, что у меня заблестели глаза: я рассчитывал, что речь пойдет о деньгах.
— Клод был убит. Вас могла постичь та же судьба. Она вас миловала.
— Малого не хватило, — пробормотал я.
— Клод ведь погиб во имя чего-нибудь. Надо, чтобы вы продолжали драться за то же дело. Надо, чтобы вы стали- депутатом.
Я почтительно смотрел на нее.
— Да, — продолжала она, — я дам вам денег на проведение избирательной кампании. Я даже подыскала для вас избирательный округ.
Мадам Пражен почти не смотрела на меня. Ей было безразлично, какое впечатление производят ее слова. Она была утомлена, стара, грустна и говорила искренне. Она детально растолковала мне свой проект. Я чувствовал себя, как во сне.
— Но ведь я не принадлежу к левым партиям.
— Вы принадлежите к правым? Это ничего не значит.
— Но я и к правым не принадлежу.
— Кто же вы?
— Я против стариков!
— Ну, вот и отлично!
— Да нет, мадам! Старики сидят и справа и слева.
Это было все, что в то время оставалось у меня из идей, принесенных с войны. Нас было много таких. Эта идея борьбы со стариками продержалась долго. Мы оказались биты и научены уму-разуму из-за стариков, а старики эти потихоньку да полегоньку продолжали лавировать между миром и войной.
— В конце концов не это важно. Важно, чтобы вы были избраны.
— Я хотел бы устроить революцию.
— Ну, вот именно! Позже вы ее и. устроите!
— Позже будет поздно.
— Было поздно уже и тогда. Три старца [10] уже успели по- своему организовать наш мир.
— Ну, это — ваше дело в конце концов.
— Благодарю вас, мадам, я подумаю.
— Как! Разве вы не отдаете себе отчета в том, что я вам предлагаю?
— Позвольте засвидетельствовать вам, мадам, свое уважение.
10
Клемансо, Ллойд-Джорж и Вильсон
Я поклонился ей и вышел. Она осталась одна. Это было одиночество старухи, не имеющей родного очага.
Я пошел погулять по Шарлеруа. Я старался рассуждать здраво, но это было мне не легко. Я был молод, и опыт войны обошелся мне дорого.
Кстати, из-за чего собственно был убит Клод? Знаю ли я что-нибудь об этом? Он умер за Францию? Он-то, быть может, и вправду сражался за Францию: он, ведь, был еврей. Ну, а я? Моя гордость погибла в грозе, созданной наукой и индустрией. Больше я о гордости и думать не могу. Я дрался за то, чтобы жить с людьми. Я снова вернулся к людям, которых презирал в Шарлеруа. Потом я снова покинул их. Я искал равновесия между ними и мною. Между моей гордостью, которая нужна им, и их ничтожеством, которое служит мне базой.
Мне нужны были бы годы, чтобы постичь все это.
На другой день я сказал:
— Нет, мадам, я не хочу быть депутатом. Хотя... Видит бог, как бы я хотел заработать немного денег.
ГЕРОЙСТВО ГРЮММЭ
I
Наша дивизия около месяца стояла на отдыхе в Лотарингии, в лесу. Это была ударная дивизия. Она пользовалась привилегией отдыхать в отдалении от фронта, в наиболее удобных условиях. Ее вводили в действие только в больших делах, в весенних и осенних наступлениях.
Многие находили, что это лучше, чем медленно погибать в безвестных окопах, как стадо в загоне.
Солдаты знали, как дорого мы платим за свои привилегии. С какой-то грустной гордостью они в начале 1916 года показывали горниста, который был единственным уцелевшим из состава, пришедшего на фронт в начале войны. Это был жизнерадостный и бестолковый пьяница. Своими бесцветными глазами, казалось, не замечавшими подлинной жизни, он видел, как погибли все три тысячи его товарищей, с которыми он выехал на фронт. Пачками и поодиночке они погибли все до одного. Он видел, как их заменяли другими, но и те в свою очередь тоже лишь промелькнули и рассеялись по госпиталям и кладбищам. Пятнадцать тысяч живых человек успело пройти через три тысячи номеров списка нашего полка.