Комендант брянских лесов
Шрифт:
VI
Ранним утром командир отряда вернулся из объединенного штаба. Он устало слез с седла, разминаясь, неровной походкой направился к палатке комиссара. Только проснувшийся Михаил Сергеевич встретил Гурова вопросом :
— Что новенького?
— Новостей много. Прежде всего неприятные: немцы заняли Ростов.
Куликов вскинул голову, словно его кто-то внезапно ударил, и с тревогой взглянул на командира. Тот молчал, плотно стиснув челюсти. На похудевших щеках у него двигались желваки.
— Давно это случилось?
— Два дня назад.
Остап Григорьевич грузно опустился на неубранную постель комиссара и, расстегивая пуговицы плаща, продолжал:
— По сведениям многих отрядов, на дороге Гомель — Брянск увеличилось количество поездов с войсками противника. Военная разведка подтверждает эти данные. Вероятно, фашисты здесь концентрируют силы.
— Какие указания получены из Москвы?
— Максимально активизировать действия отрядов, особенно на коммуникациях. Нам придется создать еще две группы подрывников. Партизанам дан приказ — любой ценой выводить из строя дорогу, минировать ежедневно на всем протяжении от Брянска до Унечи и дальше. Придется также отправить группу на шоссейные дороги. Там тоже оживилось движение. Недавно выгонический отряд разгромил колонну автомашин, много забрал боеприпасов, продуктов. Даже танк подбили, который охранял колонну. Разведку нам рекомендуют усилить.
— Егор ушел к Трубчевску, сегодня должен вернуться, — сообщил Куликов. — В группу разведчиков надо добавить новых людей. Самых лучших отобрать в разведку! А некоторых перевести в строй.
В заключение Гуров передал комиссару, что объединенный штаб выделил отряду несколько тысяч патронов, двадцать новых автоматов, значительное количество гранат, взрывчатки.
— Откуда такая благодать? — обрадовался Куликов.
— Около поселка Вздружное, у Десны, расчищен новый партизанский аэродром. Был там, почту захватил, Туда всю ночь летят транспортные самолеты из Москвы. Некоторые делают посадку, выгружают боеприпасы, забирают больных, раненых партизан. Часть самолетов не садится — на парашютах сбрасывают боеприпасы, табак, соль. В общем, не забывают и про нас в Москве, — закончил Гуров, улыбнувшись. Он извлек из кармана большую пачку легкого московского табака, стал закуривать.
— Это замечательно! — оживился комиссар.
Когда разговор был окончен, Гуров достал из кармана конверт и протянул Михаилу Сергеевичу.
— С «Большой земли»! Извини, что сразу не отдал. Сначала хотелось о деле...
— Ничего, ничего... — отозвался Куликов, поспешно разрывая конверт, — это из Мурома, от жены...
Взглянув на просветлевшее лицо Куликова, командир молча вышел из палатки, довольный тем, что доставил товарищу радость.
В этот день, впрочем, не только комиссар был обрадован вестями с «Большой земли». Приехавший с командиром ординарец сбросил с плеч вещевой мешок и не очень бережно вытряхнул его содержимое у палатки старшины. Это были газеты, письма партизанам, полученные на аэродроме. С весны 1942 года почта сравнительно часто доставлялась многочисленным обитателям брянских лесов.
Егор принес из разведки важные новости. Взамен уничтоженного гарнизона в Карнауховку прибыл крупный карательный отряд. Ожидаются еще войска, Население выгоняют из домов, люди живут на огородах, в землянках и погребах. Каратели бесчинствуют.
Командир послал донесение в объединенный штаб. Он долго беседовал с разведчиком, уточнял, какое вооружение у карателей, количество солдат.
— В составе отряда, — сообщил Егор, — есть мадьяры. Точно узнать мне не удалось, но я сужу по обмундированию.
Закончив беседу с разведчиком, командир вызвал к себе Василия Леонова, руководителя диверсионной группы отряда. Леонов был молчалив, хладнокровен, сдержан и необыкновенно дисциплинирован. В беседе со старшими подрывник всегда держался скромно.
— Есть срочное задание, товарищ Леонов. Сегодня пойдете на железную дорогу к Почепу.
Командир развернул старую карту, до дыр протертую на сгибах:
— Примерно вот здесь, — Гуров концом карандаша указал место на карте.
Леонов долго и сосредоточенно рассматривал, определяя, каким путем предстоит идти.
— Это уже Рамасухский лес, — заговорил он, наконец оторвавшись от карты. — Плохо я знаю эти места. Придется брать проводника.
— Хорошо бы послать с вами Егора, но ему, кажется, тоже эти места мало знакомы. Впрочем, надо с ним поговорить, — сказал Куликов и вызвал разведчика.
— С удовольствием пойду на операцию, только вот мест этих не знаю, — сказал Егор. — В качестве проводника посоветовал бы взять Ефима. Он человек здешний, хорошо знает край. Я, например, с ним на любое задание пошел бы!
Командир вопросительно посмотрел на Леонова.
— Против Ефима Акимовича ничего не имею. Только одно сомнение: путь длинный, идти туда надо быстро. А оттуда, может быть, еще и бежать придется. Выдержит ли? Ведь он не молодой.
— Старик крепкий, сдюжит, — возразил Егор.
Когда было окончательно решено, кто пойдет на операцию, Леонов опять обратился к Гурову.
— Простите, товарищ командир, у меня к вам маленькая просьба, — сказал он и почему-то смутился. — Ботинки совершенно разорвались. А у Карасика много работы.
Нельзя ли мне вне очереди починить, — попросил подрывник, краснея до ушей.
— Сейчас же прикажу старшине уладить дело.
Через несколько минут Леонов уже сидел босой около Карасика, который, рассматривая вконец расползшийся ботинок, сокрушенно качал головой, видимо, не решаясь приступить к делу.
— Как ты ухитрился изорвать даже стельки, да еще и задник разбить? — наседал Карасик. — Задник — основа всякой обуви, и без него, по правилам, нельзя чинить.
— Понимаю. Другой бы тут ничего и не смог. Но ведь мы знаем, что ты, Сеня, был лучшим мастером в Клинцовском промкомбинате, — откровенно льстил подрывник. — Недаром Егор говорит, что Карасик из бересты может кожаные сапоги изготовить.
— Что он понимает в этом деле, ваш Егор?
Карасик действительно был весьма изобретательным сапожником. Весь длинный летний день, с утра до сумерек, можно было видеть его согнутую фигуру у низкого столика рядом с кухней. Партизаны соорудили Карасику надежный навес, позволяющий работать в любую погоду.
Мастерство и трудолюбие сапожника были просто неоценимы для отряда. С непостижимым упорством починял он уже много раз чиненую обувь бойцов, стараясь не допускать, чтобы партизаны ходили разутыми. В отряде его все любили.