Комиссар госбезопасности
Шрифт:
— Как его фамилия, знаете?
— Осин называл, но я плохо запомнила. Что-то созвучное «хапуге».
— Может быть, Хопек? — подсказал Стышко и достал фотографию.
— Он! — с придыхом подтвердила Савельева. — Преподает якобы в школе. И доверяют такому поганцу детей! Впрочем, мне ли судить об этом… Так вот, «хапуга» — я так буду его называть, со слов Георгия, потребовал гарантию, что его не подведут, а то ему за эту пленку может сильно не поздоровиться. Словом, в таком духе Осин стал меня обрабатывать. Пообещал, что гарантию эту достанет, а я должна буду отвезти ее в Бровцы «хапуге».
«Не наивничает ли она?» — закралось подозрение у Стышко, но услышанное дальше развеяло всякие сомнения.
— «Какая еще гарантия? — возмутилась я. Говорю: — Врешь ты мне все. Взял бы вместе с ним сжег пленку, и весь разговор». А он мне: «Ты возбуждена, успокойся, все уладится, обещаю тебе. Вернешься из Москвы, поговорим спокойно, и ты, уверен, согласишься со мной. И вот вчера, едва я приехала, сразу позвонила Осину. Душа-то ноет… Встретились мы, Георгий сам возобновил прошлый разговор и подметил: «Видишь, подумала и успокоилась. В самом деле, лиха ли беда еще раз съездить, бумажку отвезти».
Я спросила, что за бумажку он раздобыл, откуда она, почему так надеется на нее. Георгий объяснил: «хапуга», то есть Хопек, добивается перевода в киевскую школу и в этом смысле зависит от одного человека — родственника Осина. Георгий недавно знакомил меня с ним. Неприятное впечатление произвел на меня родич… «Хапуга» однажды приезжал к Осину домой, чтобы встретиться с этим родственником. Кстати, было это как раз тогда, когда «хапуга» сделал те самые снимки — он, оказалось, как объяснил Георгий, находился в соседней комнате и подглядел, воспользовался случаем… Я и духом его не чуяла. Вообще встретилась с ним один раз тогда, в Бровцах…
— Уточните, когда познакомились с родственником Осина, как его звать, фамилия, если знаете? — очень заинтересовался Стышко.
Савельева пожала опущенными плечами и неуверенно ответила:
— Он мне назвался, но я вообще с первого раза плохо имена запоминаю… Вениамин вроде… Не помню, хоть убейте, но отчество точно расслышала — Викентьевич. У меня так дядю зовут. А познакомил меня с ним Георгий недели две назад. Сказал, что тот — брат матери… и представил меня своей невестой. Я не возражала, какая разница, не любовницей же называться.
— Ну а почему он произвел на вас неприятное впечатление?
— Настырно расспрашивал: и чем занимаюсь, и кто родственники, и давно ли в Киеве, и много ли у меня знакомых. Сначала думала, будущей родней интересуется, много ли приглашать на свадьбу с моей стороны. Потом серчать начала, перестала отвечать. И Георгий ушел на кухню закуску готовить… А этот в амбицию: «Вы что же замолчали?» Я ему ответила, что не люблю болтать лишнее. Он похвалил меня за это и опять подкидывает вопрос: «Не было ли у вас в роду польской крови?» Что-то шляхетское во мне нашел. И тут, знаете, он опять возмутил меня. Заявляет: «Где ваш папа? У меня, — говорит, — был сослуживец Савельев, интереснейший мужчина… Пропал, исчез человек, слух пошел — посадили». Он задел меня за больное: отец ушел от нас, когда я была крохой. У него другая семья, он жив-здоров. Правда, я с ним вижусь изредка… Я вспыхнула: «Что вам до моего отца?! У него другая фамилия. Я по мужу Савельева!» Тут он губы поджал: «Вот те невеста!..»
Подоспел Осин, разрядил обстановку. Но я уже не могла успокоиться, распрощалась и ушла. Потом Георгий позвонил мне и сказал, что я понравилась его родичу. Нашел чем порадовать!
Стышко слушал, не записывая, изредка делая пометки, чтобы не отвлекать Савельеву, чувствуя, что ухватывает новую ниточку связи Осина, которая, очень даже возможно, тянется непосредственно к «главному». Ему стало ясно — Савельеву кто-то изучал перед вербовкой. Но кто же этот человек?
— Больше вы его не видели? — спросил он, когда Савельева замолчала.
— Нет.
— Обрисуйте его внешность, — приготовился записать Стышко.
Римма прищурилась, как будто смотрела куда-то вдаль; узенький лоб ее наморщился.
— Рослый, крупный мужчина, лет за сорок. Лоб у него бросается в глаза, широкий и вроде как немного вогнутый. А вот тут у него, — взяла она себя двумя пальцами за горло, — сильно выпирает и дергается, когда говорит.
— Кадык имеете в виду, — подсказал Стышко.
— Да, углом выпирает, плохо побритый… Шевелюра буйная, немножко волнистая. Говор вкрадчивый, любезный. Глаза впалые, так и ходят. Да и сам он… Привычка у него вот такая, — провела она рукой по голове и задержалась на затылке, — щупает, вроде побаливает там у него. Я подумала, страдает гипертонией.
— Вы наблюдательны, — заметил Стышко и спросил: — А на чем мы прервались, отклонились в сторону?
Римма недолго собиралась с мыслями.
— Я встретилась с Осиным, когда из Москвы вернулась, он подметил, что я успокоилась, и уже как о решенном стал говорить по поводу моей поездки к «хапуге».
— Верно, — подтвердил Василий Макарович и подсказал, с чего продолжать: — Вы направились к нему домой.
— Знаете и про это… Зареклась ходить, но он принудил… Тут я ему сказала, что никуда не поеду. И зря считает, будто я успокоилась. Я действительно все обдумала и решила с ним порвать. Так и сказала ему. Добавила только то, что надеюсь на его порядочность, и предложила закончить эту отвратительную историю со снимками без моего участия. Пошлют мужу — сама буду расхлебывать. Другой вины на мне нет.
— Что же он?
— Георгий достаточно знал меня, чтобы понять, — в лице даже переменился. Запричитал, что я гублю его, бросаю в тяжелой ситуации, что я и не представляю, какая опасность нам обоим грозит. Он вытаращил на меня злющие глаза, таких я не видела. «Да ты знаешь, что это такое!» — выпалил с угрозой и кладет передо мной новую фотографию. На ней я отдаю письмо «хапуге». Когда успели, кто, ведь, кроме нас троих, никого не было? Не старушка же спроворила…
— А Осин где в этот момент был? — заинтересовался деталью Стышко, исключая при этом подозрение на хозяйку дома.
— Осин?.. Да сбоку на диванчике сидел.
— Вот он вас и заснял. Показал вам фото, говорите, и что?
— Неужели он?.. Какой подлец! А мне сказал, будто ему принесли шантажисты… Я швырнула карточку: «Что в ней особенного?» Вот тут-то и оказалось еще какое «что»! На явке, говорит, была! Да как произнес-то ядовито: «На явке!..» И раскрыл все карты. Получалось, я давно с ними работаю. Заверял, что его самого когда-то грех попутал, он сделал две какие-то услуги, и теперь от него почти отстали. Советовал и мне поступить так, иначе худо будет, с матерью даже не посчитаются. Могут послать фотографии мужу, его сослуживцам, в НКВД, если появится необходимость. По правде сказать, я перепугалась, и Осин это заметил, обнял меня… успокаивать стал… Да, перед тем сказал еще, что у них есть фотографии, где я разговариваю с их человеком во Львове. В марте последний раз я ездила, но ни с кем не встречалась. Подстроили, наверное.