Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
Шрифт:
Я не могу представить себе ни одного шедевра, понимание которого углубилось бы в какой-то мере или отношении от знания того, что он принадлежит к той или иной школе; и напротив, я мог бы назвать целый ряд третьестепенных произведений, искусственно сохраняющих жизнеспособность в течение столетий по той причине, что они приписаны школьным учителем к одному из «направлений» в прошлом.
Вред подобных концепций состоит в основном в том, что они уводят студента как от непосредственного соприкосновения с сущностью индивидуального художественного творчества, так и от непосредственного наслаждения им (в конце концов, только оно имеет значение и только оно способно выжить); и, более того, каждая из этих концепций подвергается такому разнообразию интерпретаций, что становится полностью бессмысленной в своей собственной области, каковой является классификация знаний. Поскольку, однако, упомянутые понятия существуют и снабженные их ярлыками жертвы продолжают стучать ими по каждому булыжнику, вновь и вновь пытаясь спастись от всеобъемлющей идентификации, мы вынуждены расквитаться с ними. Для потребностей настоящих комментариев я готов принять следующие практические определения:
«Классический» в отношении литературных произведений нашей эры предполагает подражание древним образцам в традиционной сущности и манере. Русские используют термин «псевдоклассический» для анахронических подражаний, в которых римлянин или грек носит напудренный парик.
«Сентиментальный» подразумевает нечто большее, чем пролитие условных слез над несчастьем условной добродетели в стихах и прозе.
«Реалистическое» произведение в художественной литературе — то, в котором автор готов назвать или описать без опасения перед общепринятым ограничением любую физическую или духовную подробность, имеющую отношение к воспринимаемому им миру. (В этом смысле «ЕО» не является ни сентиментальным, ни реалистическим, хотя и содержит элементы того и другого; он пародирует классическое и склоняется к романтическому).
Для четвертого понятия этого ряда, «романтизма», требуется более подробное обсуждение его основных разновидностей, известных во времена Пушкина. Можно выделить, по крайней мере, одиннадцать его форм или этапов развития:
1) Примитивный, общепринятый смысл: «Словарь» Джонсона определяет «роман» («romance») как «военное сказание средневековья». Но «военное сказание» получило пасторальное продолжение, и в семнадцатом столетии в Англии «романтический» определенно подразумевает восхитительную жизнь пастухов и рыцарей на покое, коротающих дни, питаясь медом и сыром. И «военная», и «пасторальная» составляющие подпадают под наше первое определение «романтического» как полета фантазии в народной литературе в период между падением Рима и появлением литературы Возрождения.
2) «Дополнение странности к красоте» (Уолтер Пейтер, «Оценки»: «Постскриптум»). Усиленное увлечение страстным и фантастическим. Рыцарь на покое вызывает души умерших; луна встает над Аркадией в новообразовавшейся части разрушенного неба. Уже в 1665–66 г. Пепис описывает местность — Виндзорский замок — как «самый романтический замок из всех существующих». В 1799 г. Кэмпбелл отмечает, что «он, как элемент перспективы представляет очаровательный вид».
3) Разновидность пейзажа северной Шотландии и мрачный комментарий к нему. Перефразируя «Менестреля» (1772) Битти: «Ночной мрак гротескного и призрачного пейзажа — особенно при свете луны, воздействует на воображение и порождает то романтичное настроение, которое располагает к вымыслу и меланхолии, заставляющей испытывать страх перед невидимыми предметами».
4) Романский: для персонажа «романского» произведения «романтическими» считаются такие ландшафтные пейзажи, пейзажи с озером, морские пейзажи, которые вызывают непосредственные переживания (любви, дружбы, прежних желаний и стремлений), или описания подобных мест в популярных романах и поэмах сентиментального или фантастического толка. «Ф[онсальб] вернул моей пустыне нечто от ее былой красоты, нечто от романтичности альпийского пейзажа» <пер. К. Хенкина> (Сенанкур, «Оберман», письмо LXXXVII).
5) Немецкая разновидность (сочетание всех видов, с сильным преобладанием сентиментализма). Мечтания, видения, призраки, надгробные плиты, лунное сияние. Живописное, переходящее в метафическое. Возвышенные чувства — в виде вялых и туманных образов. Выражение в поэзии бесконечности души приближается к смутно воспринимаемому совершенству.
6) Синтетическое определение для учебника, ок. 1810 г.: сочетание «меланхолии» как сущности северной поэзии (германской, «оссиановской») с живостью и энергией Возрождения (например, Шекспир). Романтический — это подразумевающий «современное и живописное» и противоположный «классическому» (отстаивающему «древнее и пластичное»): это определение можно считать конечным продуктом размышлений по предмету действующего из лучших побуждений, но едва ли удобочитаемого Августа Вильгельма фон Шлегеля (1767–1845). Он был одним из основателей (другим был его брат Фридрих, философ, 1772–1829) романтической немецкой литературной школы, воспитателем (ок. 1805–15) детей мадам де Сталь; он помогал ей в работе над книгой «О Германии»; получил дворянский титул, был удостоен многих наград и читал лекции по драматическому искусству и литературе в Вене в 1808 г. [70]
70
Его труд «"Uber dramatische Kunst und Literatur» <«O драматическом искусстве и литературе»> (1809–11) был переведен на французский язык (Париж, 1814, 3 т.) Альбертиной Адриеной Неккер де Соссюр, кузиной мадам де Сталь; этот перевод Пушкин внимательно прочел.
7) Романтическая эпопея — произведение, привлекательно сочетающее трагическое и комическое, высокое и непритязательное, святое и светское, метафизические обобщения и материальные подробности и проч. (ср. программу «ЕО» в Посвящении к роману).
8) «Романтический» в применении к стилю, изобилующему живыми, конкретными подробностями (местным колоритом, экзотическими пейзажами, национальными особенностями, реалистически изображенными чертами народного характера, новыми оттенками восприятия, эмоций и смысла и т. д.) и противопоставленному в произведениях Шатобриана или Виктора Гюго неопределенному туману сентиментализма; например, водянистости Ламартина (надо отметить, впрочем, что в сочетании тумана и меланхолии, есть все же что-то «романтическое», хотя и прямо противоположное характерной яркости, — поэтому-то тот же Ламартин оказался среди романтиков).
9) Новый стиль в поэзии, свободный от классической строгости и условности, допускающий переносы, подвижную цезуру и другие вольности.
10) Литературные жанры, не известные древним.
11) «Новое» как противопоставленное «древнему» в любой литературной форме.
Границы этих определений в значительной степени перекрываются, и не удивительно, что в представлении Пушкина существовала некоторая путаница в отношении того, что должно называться «романтическим» в строгом смысле этого слова, — вопрос, который интересовал его и литераторов его круга более остро, чем нас сейчас.
В заметке, озаглавленной «О поэзии классической и романтической» (1825), наш поэт обвиняет французских критиков, относящих к романтизму всю поэзию, характеризующуюся или «печатью мечтательности и германского идеологизма», или основанную на «предрассудках и преданиях простонародных», в запутывании вопроса. Он отстаивает точку зрения, согласно которой различие между классицизмом и романтизмом может быть установлено только в отношении формы, а не существа темы. Он дает следующее определение романтической поэзии: «[все] роды стихотворения… которые не были известны древним, и те, в коих прежние формы изменились или заменены другими». Согласно нашему поэту, западноевропейская поэзия в мрачное средневековье была, в лучшем случае, изящной безделушкой, триолетом трубадура. Два обстоятельства, однако, имели решительное влияние на ход ее окончательного развития: нашествие мавров, которые «внушили ей исступление и нежность любви, приверженность к чудесному и роскошное красноречие Востока», и крестовые походы, которые сообщили ей «набожность и простодушие, свои понятия о геройстве и вольность нравов походных станов». По Пушкину, таково было происхождение романтизма
В той же заметке, но и не только в ней, Пушкин резко высказывается о французской «лжеклассической поэзии», олицетворением которой он считает Буало: «образованная в передней и никогда не доходившая далее гостиной… в ней все романтическое жеманство, облеченное в строгие формы классические». Однако в постскриптуме к этому же наброску 1825 г. он хвалит «Сказки» Лафонтена и «Орлеанскую девственницу» Вольтера как шедевры «чистой романтической поэзии». Не следует забывать, что в число любимых авторов Пушкина входили представители «чистого французского классицизма» — Корнель, Расин и Мольер.