Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
Шрифт:
XXXIII
1Она зари не замечает.Читателю русского текста надо непременно отметить для себя протяженную интонацию этой строки, столь бесхитростной в буквальном своем содержании и столь богатой оттенками, подразумевая мелодию. Тот же томительный и жалобный лейтомотив снова прозвучит в главе Пятой, XXII, 1 и в последней, Восьмой главе, XXX, 1 и XLII, 1, каждый раз возникая в начале строфы.
3–4Ср.: Байрон, «Дон Жуан», I, CXCVII, письмо Юлии:
Я все сказала вам, но жаль перо оставить; Не смею приложить мою печать к листку.В переводе Пишо (1823): «Je n'ai plus rien `a dire, et je ne puis quitter; la plume; je n'ose poser mon cachet sur ce papier».
6Филатьевна седая.Дочь Филата; пожилых и уважаемых людей из низших слоев часто называли только по отчеству. Мы так и не узнаем ни имени, ни фамилии старой няни. В силу какой-то причины Пушкин не мог решить, как она будет зваться, но все три ее отчества начинаются с «Ф». Она Фадеевна (дочь Фаддея) в черновиках и в беловой рукописи, Филипьевна (дочь Филиппа) в изданиях 1827 и 1833 гг., пока не станет Филатьевной в издании 1837 г.
XXXIV
2, 5, 11родная… Мой друг… милая моя.Ласковые имена, с которыми старушка няня обращается к Татьяне: «мой свет» (XVIII, 7), «дитя мое» (XIX, 6, 12 и XXXIII, 8), «Сердечный друг» (XX, 3 и XXXV, 2), «красавица» (XXXIII, 9), «пташка ранняя моя» (XXXIII, 10), «родная» (XXXIV, 2), «Мой друг» (XXXIV, 5), «милая моя» (XXXIV, 11) и «душа моя» (XXXV, 10).
6внука[няни]. Насколько мы можем предполагать, это тот самый мальчик (в первом черновике его зовут Тришка, т. е. Трифон), который подавал сливки в главе Третьей, XXXVII, 8, а возможно, и совсем малыш, заморозивший пальчик в главе Пятой, II, 9–14.
7–8к О… к тому… / К соседу.Татьяна старается выговорить имя Онегина, но способна произнести лишь первую букву, а потом пробует сказать о нем описательно (тот мужчина, тот человек), пока не подворачивается спасительная форма — «сосед» (для нее вполне определенный сосед, но для няни просто один из окрестных помещиков).
Очень занятно, что, даже если бы Татьяна набралась духу произнести имя полностью, сделать это она бы не смогла, поскольку за начальным «О» следует ударный слог, а «Онегину» не умещается в этом сегменте строки. Назови его она, и стих провис бы: «с запиской этой к Онегину». Сам факт, что «О» приходится на опорную долю стопы, позволяет предположить, что Татьяна пользуется им как шифром (см. монограмму в XXXVII, 14).
Смущение и затрудненное дыхание Татьяны замечательно переданы строкой 8:
К соседу… да велеть ему— посредством скольжения на второй стопе («ду» «да»), после которого она, торопясь, продолжает:
Чтоб он не говорил ни слова, Чтоб он не называл меня…— где исключительно редкий метрический рисунок (полускольжение, скольжение, ударный, ударный) повторен дважды подряд:
В отдельном издании главы опущено третье «к» в строке 8, что не нарушает дательного падежа.
8ему.Разумеется, внуку.
XXXV
Первый набросок (карандашом) — на л. 12 тетради 2370 под строфой XXV (парафраз Парни), отсутствующей в беловой рукописи и датируемой, как предполагается, последней неделей сентября 1824 г. (после строф, подводящих к письму Татьяны, самого письма и XXXII–XXXIV — они уже готовы).
6Ах, няня, няня! до того ли?«Разве время сейчас [разве я настроена сейчас] это сделать?»
8дело о письме,«Il s'agit d'une lettre». Галлицизм в речи Татьяны тут очень пикантен, поскольку сразу за ним идет очень русский оборот в устах няни «дело, дело» (строка 9) в смысле «Что же ты разволновалась, все правильно».
12снова побледнела.Психологически понятно: отчаянный шаг сделан, Татьяна выпустила из рук письмо.
XXXVI