Коммунальная на Социалистической
Шрифт:
– Раиса Лаврентьевна, что-то случилось? – поинтересовалась Вольская. – Сегодня очередь Митиных выносить мусор. Вы что-то потеряли?
Вместо ответа Раиса немного покачалась над ведром, подумала, посмотрела куда-то за окно, где виднелся кусочек синего неба, отступила на шаг, потом вернулась и решительно запустила руку в ведро. Елизавета Марковна, понаблюдав за этим танцем, пожала плечами и, наконец, поставила поднос на свой стол. Пока соседка копалась в помоях, она успела набрать воды в чайник, отправить его на плиту и достать тазик для мытья посуды. Когда она взялась за чашку, чтобы
Воспитание не позволило Елизавете Марковне прокомментировать ситуацию вслух должным образом. Всё, что она подумала на хорошем русском языке, она оставила при себе. В который раз за это утро вздохнув, она, молча, собрала осколки; выбрасывая их, тоже заглянула в ведро; ничего особенного не увидела и стала ждать развития событий.
Вернувшись в кухню, Раиса со словами «Вот! Полюбуйтесь!» сунула в руки Елизаветы Марковны радиоприёмник. Та повертела приёмник и вопросительно посмотрела на свою визави.
– И вот! – Раиса потрясла зажатым в руке проводом.
– Раиса Лаврентьевна, извините, но я ничего не понимаю, – растерянно произнесла Вольская.
– А что тут понимать? Проспали сегодня. Радио не заработало. А как оно заработает, я Вас спрашиваю, если вот!
– Да что же вот? Вижу. Приёмник, – она вернула обсуждаемый предмет хозяйке.
– Да радиопровод с вилкой кто-то отрезал! Приёмник новый, трёхпрограммный! Второй провод, электрический – вот он, а радиопровод отрезан! Мы не заметили. Розетку-то Лёва около пола установил. Была б на старом месте, как у всех, то увидели бы, что вилки нет. А так висит провод и висит! Ночью передач нет. Ручку повернули и уснули.
– Интересно. И зачем бы это?
– Не знаю, зачем, Елизавета Марковна! Враги… А главное – не потрудились выбросить куда подальше. В ведро наше сунули. На дно. А мусора немного, вот вилка и торчала, а я увидела. Ну, сопоставила, сравнила. Радио сняла, а там обрывок. Вернее обрезок. Вот и проспали, вот и скандал… А может, это Лёвушка?.. Да нет, вряд ли… Ну я им устрою! Допрос с пристрастием, – кому «им» она не уточнила.
Во время этого монолога Елизавета Марковна думала о загадках сегодняшнего утра. Она подошла к выключателю и повернула его. Свет зажёгся. Она снова повернула выключатель. Свет погас.
– Елизавета Марковна! А что это Вы делаете? – удивилась Раиса.
– Да знаете ли, Раиса Лаврентьевна, – из всех соседей Вольская единственная произносила это имя без запинки, чётко выговаривая все буквы, – в семь часов я, как всегда, пошла умываться. Света не было. Я подумала, что перегорела лампочка. А потом он вдруг появился… Вот я и проверила сейчас, есть ли свет… – она явно не договаривала. Если рассказать Пичужкиной, что она ещё и звуки слышала, та решит, что Елизавета на старости лет в маразм впала. Лучше не говорить.
– А-а, понятно, – не очень уверенно протянула Раиса, добавила «ну-ну» и решила не вдаваться в подробности – своих забот хватит. Ещё раз произнеся «ну-ну», она удалилась в комнату, торжественно неся перед собой материальную причину утреннего скандала.
* * *
После ухода Раисы Елизавета Марковна провела ещё несколько экспериментов с выключателем, но так ничего и не выяснив, тоже покинула кухню. Если бы соседкам пришло в голову ещё немного покопаться в мусорном ведре, одна из утренних загадок, вероятно, нашла бы своё разрешение. А может быть, и нет. В общей комнатке что-то шуршало.
* * *
Около полудня Раиса отправилась по своим делам, намереваясь улучшить себе настроение с помощью покупок и бытовых услуг, а Вольская, следуя самой себе установленному распорядку, собралась на прогулку. В ту минуту, когда она подошла к входной двери, раздался звонок. Это означало, что либо кто-то пришёл в гости к Митиным, либо за дверью находится чужой. Количество звонков соответствовало расположению комнат в квартире: по мере удаления от парадного входа и приближения к чёрному оно увеличивалось. Гостям Елизаветы Марковны полагалось нажимать на кнопку дважды, посетителям Шуриков трижды, а Пичужкиных – четырежды. В отсутствие Митиных, на один звонок откликался, обычно, тот, кто находился ближе к двери. В настоящий момент это была Вольская. Знай Елизавета Марковна, какие неудобства ожидали её в самое ближайшее время, ни за что не стала бы открывать дверь, а тихо удалилась бы через чёрный ход.
Не спрашивая, кто там, она открыла. На площадке находились двое: невысокий, худощавый молодой человек с близко посаженными бегающими глазками и дородная тетёха, как отметила поэтесса, «с головой в кудельках». На полу рядом с ними стояли большой, по виду увесистый допотопный чемодан и неопределённой конфигурации тоже большая холщёвая котомка. Тетёха, молча, уставилась круглыми глазами на Елизавету Марковну, а молодой человек не очень уверенно произнёс:
– Здравствуйте, я Шурик. А это… моя тёща.
– Здравствуйте, – ответила Елизавета Марковна. – Вы в каком смысле, простите, Шурик? Вы к кому?
– Шурик он. Мы к Шурикам. Племянник он ихний. С-под Мурманска мы приехавши.
Немного удивившись, откуда у Шуриков «в-под» Мурманском могли взяться племянники, о которых раньше никто даже не упоминал, Вольская вежливо предложила парочке пройти в квартиру. Когда те переступили порог, она попыталась объяснить, что соседи в отъезде и вернутся ещё не скоро.
– А шо ж нам таперче делать-то? У нас тут, акромя Шуриков, никого. В гостиницу-та, поди, не устроисси… – опечалилась тётка.
– Понимаете, я вас в комнату к соседям впустить всё равно не могу. И права не имею, и ключа у меня нет… Но если вам совсем некуда пойти… А вы надолго приехали?
– Ну собирались четыре дня прожить… Билеты-то купили обратные… Но раз такое дело, мы их поменяем. Как-нибудь да уедем…– ответил молодой человек.
– Вы можете вещи пока у меня оставить… Да, оставляйте. Идите за билетами. Не волнуйтесь, никто их не возьмёт. Билеты, попробуйте поменять на вокзале. Сейчас вместе выйдем, я покажу, как лучше до метро дойти.