Коммунистическая оппозиция в СССР (1923-1927) (Том 1)
Шрифт:
(
Все мое прошлое было, однако, полностью и целиком известно Центральному Комитету нашей партии и всем старым ее членам, когда я в мае 1917 года вернулся из Америки и предоставил себя в распоряжение большевистской партии. В этом прошлом были политические ошибки, но не было ничего, что налагало бы хоть малейшее пятно на мою революционную честь. Если я позже многих других товарищей пришел к ленинизму, то я пришел все же достаточно рано, чтобы в числе ближайших соратников Ленина принять участие в июльских днях, в октябрьской революции, в гражданской войне и в другой работе советских годов. Когда я однажды выразился (это вменяется мне в особую вину), что считаю свой путь прихода к большевизму не менее надежным, чем другие пути, то, я, разумеется, имел в виду индивидуальные интеллигентские пути, а не коллективный путь пролетарской партии. Я хотел этим сказать лишь то, что, наскольку человеку дано судить о себе, мой путь привел меня к большевизму прочно и навсегда. Единственно для пояснения своей мысли я позволю себе привести исторический пример. Франц Меринг, известный немецкий марксист, пришел к Марксу и Энгельсу поздно и после большой борьбы. Более того, Меринг сперва подошел к социал-демократии, затем отошел от нее и лишь впоследствии примкнул к ней окончательно. Можно найти в старых архивах жестокие выступления Меринга против Маркса и Энгельса и уничтожающие отзывы Энгельса о Меринге. Во внутрипартийной борьбе Мерингу не раз впоследствии напоминали о его прошлом. Тем не менее Меринг пришел к марксизму прочно и до конца и умер, как основатель германской коммунистической партии.
Тов. Каменев с большой тщательностью подобрал все те ленинские цитаты, где вскрывалась ошибочность моей позиции. Полемические удары Ленина в течение ряда лет тов. Каменев превращает в мою законченную характеристику. У читателя должно, однако, возникнуть впечатление, что эта характеристика неполна. Так, читатель совершенно не найдет при этом ответа на вопрос о том, были ли в моей предшествующей (до 1914 и до 1917 годов) революционной деятельности только ошибки, или были в ней и такие стороны, которые сближали меня с большевизмом, вели к нему и привели к нему. Без ответа на этот вопрос характер дальнейшего моего участия в работе партии оставался бы совершенно необъяснимым. Наряду с этим, каменевская характеристика порождает неминуемо и вопросы другого, уже чисто фактического порядка. Неужели Ленин говорил и писал только то, что собрано у тов. Каменева? Неужели у Ленина не было других отзывов, уже на основании опыта годов революции? Неужели ныне, в конце 1924 года, правильно и добросовестно сообщать партии одни лишь отзывы дореволюционных годов, ничего не говоря об отзывах, выросших из совместной работы и борьбы? Вот вопрос, который неизбежно должен возникнуть у каждого серьезного читателя. Старые цитаты на этот вопрос не отвечают. Они порождают лишь вывод о тенденциозности и предвзятости.
Роль партии
Чтобы представить те или другие мои нынешние взгляды или статьи, как "троцкизм" и связать их для этого с прошлыми ошибками, нужно перешагнуть через многое и прежде всего через 1917 год. А для этого нужно доказать, задним числом, что я не понял событий 1917 года, что я по недоразумению примкнул без оговорок к апрельским тезисам Ленина, что я не понял роль партии в ходе переворота, что я игнорирую значение всей предшествующей истории партии и прочее и так далее. На событиях 1917 года этого никак нельзя, потому что участие мое в этих событиях никому не давало ни тогда, ни позже ни малейшего повода выдвигать против меня обвинение в проведении какой-то особой линии. Поэтому обвинение в троцкизме приурочено не к событиям и не к моему в них участию, а к моей статье, характеризующей некоторые уроки этих событий. Вот почему для всего обвинения меня в "троцкизме" приобретает огромное, можно сказать решающее значение вопрос о том, верно ли или неверно, будто я при освещении событий 1917 года искажаю ленинизм и противопоставляю ему иную, особую, непримиримую с ленинизмом тенденцию. Обвинение моих "Уроков Октября" в "троцкизме" становится, таким образом, основным узлом, который связывает воедино все построение "троцкистской" опасности в партии. Между тем, - и в этом суть дела, -- узел, которым связано воедино все это искусственное построение, есть ложный узел. Достаточно серьезно прикоснуться к нему - и он рассыпается в прах. Только чрезвычайная придирчивость в союзе с еще большей предвзятостью могут дать повод толковать мои "Уроки Октября", как уклон от ленинизма, а не как внимательное и добросовестное применение ленинизма. Вот это я и хочу сейчас показать на главных вопросах спора.
Особенно поразительным, потому что слишком уж ложным, является утверждение, будто я. в своем изложении октябрьского переворота, игнорирую партию. Между тем, центральная мысль предисловия и та задача, во имя которой оно написано, целиком построены на признании решающей роли партии в пролетарском перевороте. "Основным инструментом пролетарского переворота служит партия"(стр, XIV). Я иллюстрирую эту мысль на опыте поражений послевоенного революционного движения ряда стран. Наша ошибка, говорю и повторяю я, поскольку мы преждевременно ждали победы европейского пролетариата на исходе войны, состояла именно в том, что мы все еще недостаточно оценивали значение партии для пролетарской революции. Немецкие рабочие не могли победить ни в 1918, ни в 1919 годах, потому что у них не было основного орудия победы - большевистской партии. Я двукратно подчеркиваю в предисловии, что буржуазия при захвате власти пользуется целым рядом своих преимуществ, как класса, пролетариату же эти преимущества может заменить только революционная партия.
Если есть вообще мысль, которую я, со времени поражения германской революции, повторяю, подчеркиваю и развиваю с удесятеренной настойчивостью, так это именно мысль, что даже самые благоприятные
революционные условия не могут дать победы пролетариату, если им не руководит настоящая революционная партия, способная обеспечить победу. Такова главная мысль моего тифлисского доклада "На путях европейской революции" (11 апреля 1924 года), как и моих докладов "Перспективы и задачи на Востоке" (21 апреля 1924 года), "Первое мая на Западе и Востоке" (29 апреля 1924 года), "На новом переломе" (предисловие к книге "Пять лет Коминтерна"), "Через какой этап мы проходим?" (21 июня 1924 года) и прочее и прочее.*Так, в названной выше тифлисской речи, разбирая причины поражения германской революции, я говорю: "Почему же все-таки в Германии нет победы до сих пор? Я думаю, что ответ может быть только один: потому что в Германии не было большевистской партии и не было у нее вождя, какого мы имели в октябре... Не хватало партии с таким закалом, какой имеет наша партия. Это, товарищи, центральный вопрос, и из этого опыта должны будут учиться все европейские партии, и мы с вами должны будем учиться еще яснее и глубже понимать и ценить характер, смысл и природу нашей партии, обеспечившей пролетариату победу в октябре и ряд побед после октября". ("Запад и Восток", стр. 11). Повторяю, это основная, руководящая мысль всех моих докладов и статей, связанных с вопросом о пролетарской революции, особенно же после прошлогоднего поражения в Германии. Я мог бы привести десятки цитат, доказывающих это. Мыслимо ли допустить, что эту главную мысль, главный вывод из всего исторического опыта, особенно же из опыта последнего десятилетия, я внезапно забыл, устранил или исказил, работая над "Уроками Октября"? Нет, это немыслимо, и этого не было. Этого не было и в помине. Наоборот, все мое предисловие построено на том стержне, который я обрисовал в своем тифлисском докладе: "мы с вами должны будем учиться еще яснее и глубже понимать и ценить характер, смысл и природу нашей партии, обеспечившей пролетариату победу в октябре и ряд побед после октября". Разумеется, я не доказываю заново этой мысли, потому что этот "урок" октября считаю доказанным, проверенным, бесспорным и несомненным. Но именно мысль о решающей роли партии и ее руководства составляет стержень моего предисловия. Чтобы доказать это, надо было бы просто процитировать все предисловие, выделив жирным шрифтом его руководящие мысли. К сожалению, это невозможно. Мне остается только просить заинтересованного читателя прочитать или перечитать, под указанным углом зрения, предисловие с карандашом в руках, и в частности, обратить особое внимание на страницы: XII, XIII и XIV, сс. XLI, XLIII, XLVI, главу "Еще раз о Советах и партии в пролетарской революции" (стр- LVII). Здесь я ограничусь одним только примером. В заключительной главе предисловия я восстаю против всплывшей за последний год в нашей печати мысли о том, что в Англии революция может войти "не через ворота партии, а через ворота профсоюзов". Я говорю по этому поводу в своем предисловии: "Без партии, помимо партии, в обход партии, через суррогат партии пролетарская революция победить не может. Это есть главный
* См. в частности: Л. Троцкий, "Запад и Восток", Москва, 1924 г.
урок последнего десятилетия. Верно, что английские профсоюзы могут стать могущественным рычагом пролетарской революции; они могут, например, в известных условиях и на известный период даже заменить собою рабочие Советы. Но сыграть такую роль они могут не помимо коммунистической партии и тем более против нее, а лишь при том условии, если коммунистическое влияние в профессиональных союзах станет решающим. За этот вывод -- относительно роли и значения партии для пролетарской революции - мы слишком дорого заплатили, чтобы так легко от него отказываться или только ослаблять его" (стр. IX), А меня как раз обвиняют в том, что я отказываюсь от него или ослабляю его! Достаточно, после всего сказанного выше, этой одной цитаты, чтобы показать, что мне приписывают, под именем "троцкизма", тенденцию, прямо противоположную не только духу и букве моего предисловия, но и всему моему пониманию пролетарской революции. С этой точки зрения указания на то, что я забываю или сознательно замалчиваю роль в перевороте Петроградского Комитета нашей партии, представляются уже совсем неуместной придиркой. Предисловие мое не есть рассказ о роли отдельных учреждений или организаций партии, не есть вообще изложение событий, а есть попытка выяснения общей роли партии в ходе пролетарского переворота. Я не излагаю фактов, а предполагаю их в общем и целом известными. Я исхожу из руководящей роли партии, разумеется, в лице ее живых и действующих организаций, - как из основного положения. Я не игнорирую и не замалчиваю то, что по ходу изложения предполагаю само собою разумеющимся. Никакие натяжки, никакие софизмы не смогут опрокинуть того факта, что центральное обвинение, выдвинутое против меня - в умалении значения партии - ложно в корне и находится в вопиющем противоречии со всем тем, что я на деле говорю и доказываю.
Столь же неправильны утверждения, будто в оценке партии я переношу внимание с партийной массы - на "верхи", на вождей. По этому поводу кое-где болтали даже о теории "героев" и "толпы". Но ведь вся суть дела в том, что, определив общее значение партии в ходе пролетарского переворота и определив это с такой категоричностью, к которой вряд ли что можно прибавить, - я ставлю особый, частичный, но исключительно важный вопрос о роли центрального руководства в период революции. Сюда, конечно, включается и так называемый вопрос о "вождях". Характеризуя работу Ленина в октябре, я дважды указываю, что сила его противодействия всяким шатаниям состояла в том, что он всегда мог в решающий момент опереться на "партийца-массовика". Если б я сводил всю проблему революции или хотя бы только всю проблему партийного руководства к вопросу о "вождях", это в корне противоречило бы марксизму. Но когда я, на основе марксистского определения роли партии в пролетарском перевороте, выдвигаю, как специальный, но крайне для революции важный вопрос о соотношении между руководящим центром партии, партией в целом и рабочими массами, то такая постановка вполне законна, а после прошлогоднего немецкого поражения-- вдвойне обязательна. Об этом, впрочем, будет еще речь впереди.
Но, говорят мне, партия нужна не только для захвата власти, а и для ее удержания, для социалистического строительства, для международного маневрирования. Неужели же я об этом не догадывался. Суть, однако, в том, что перед европейскими партиями стоит еще во всем своем гигантском объеме задача овладения властью. На ней они должны сосредоточиться, ей подчинить все усилия. После захвата власти откроются новые трудности. Можно и здесь заранее сказать с уверенностью, что переход от победоносного вооруженного восстания к "органической" работе с ее по необходимости замедленным темпом будет неизбежно вызывать во всех или почти во всех партиях новый кризис обособление недовольного левого крыла. В разных странах это будет, конечно, происходить по-разному. Но это опасность и трудность следующего этапа. С ней коммунизм справится: нужно только взять власть.
Такой же характер, то есть характер явно пристрастной, вымученной натяжки, имеет обвинение меня в том, будто в своем изложении уроков октября я игнорирую прошлое нашей партии, то есть историю ее до войны и до революции. Но уже сказано: весь ход моего изложения ведет к тому, что пролетариат не может использовать самой благоприятной революционной ситуации, если в предшествующий, подготовительный период авангард пролетариата не сложился в действительно революционную, то есть большевистскую партию. Это центральный урок октября. Этому уроку подчинены все остальные. Партию нельзя импровизировать для потребностей момента, то есть создать наспех для вооруженного восстания: это слишком неопровержимо обнаружилось на опыте европейского пролетариата после войны. Этим одним значение всей дооктябрьской истории нашей партии определяется полностью и целиком, даже если бы я непосредственно не говорил об этой дооктябрьской истории ни слова. Но на самом деле я вполне конкретно и точно говорю о тех условиях развития партии, которые подготовили ее для ее роли в октябре и после октября. Вот что сказано по этому поводу на 62 стр. предисловия: "История обеспечила нашей партии совершенно несравненные преимущества. Традиции героической борьбы с царизмом, навыки и приемы революционного самоотвержения, связанные с условиями подполья, широкая теоретическая переработка революционного опыта всего человечества, борьба с меньшевизмом, борьба с народничеством, борьба с примиренчеством, величайший опыт революции 1905 года, теоретическая проработка этого опыта в течение годов контрреволюции, подход к проблемам международного рабочего движения под углом зрения революционных уроков 1905 года, вот что, в совокупности, дало нашей партии исключительный закал, высшую теоретическую проницательность, беспримерный революционный размах". Где же тут "игнорирование" партии или ее дооктябрьской подготовки? Не только общий ход мышей предисловия направлен на выяснение решающего значения подготовки и закала партии для пролетарского переворота, но имеется и совершенно точная, конкретная и, несмотря на свою кратость, почти исчерпывающая характеристика тех условий развития партии, которые сделали ее тем, что она есть. Разумеется, я не
рассказываю на страницах предисловия всей истории партии, потому что темой книги является не история партии, а октябрь, то есть определенный период в этой истории. Но я не знаю, что можно возразить против характеристики тех условий развития партии, которые обеспечили ей ее "совершенно несравненные революционные преимущества"
Но и это еще не все. Обвинение в том, будто я "замалчиваю" борьбу большевизма с той тенденцией, которую я лично в прошлом отстаивал, можно было бы вполне основательно отвести в данном случае тем соображением, что речь идет опять-таки не о предшествующей истории, не о борьбе против примиренчества до революции, а об октябре. Но и в таком доводе нет необходимости. Ибо в перечислении тех условий, которые сообщили нашей партии исключительный закал, высшую теоретическую проницательность и беспримерный революционный размах, у меня указаны не только борьба с меньшевизмом и народничеством, но и борьба с примиренчеством.