Коммутатор

— Ну надо же, — я повертел в руках тонкую телефонную книжку в красном кожаном переплёте с тиснением. По краю линованных листов напечатали алфавит, чтобы можно было быстрее найти нужное имя. — Сто лет таких не видел. Эх, дед…

Я уже третий день разбирал вещи покойного, чтобы освободить квартиру перед продажей. За годы здесь скопилось множество хлама, бумаг, какой-то одёжи. Хотелось поскорее закончить шерудить в клубах пыли, вынести последние коробки на помойку, а с собой прихватить какой-нибудь артефакт. Что-то, что напоминало

бы мне о старике. Пусть в последние годы меня закрутила работа в соседнем городе, и мы почти не общались, я всё ж таки любил деда и с теплотой вспоминал летние дни, проведённые мальчишкой на его фазенде. Фазенда та сгорела уж десяток лет как, бомжи зимой постарались, а квартира вот, осталась. И бывает же, оказался я здесь проездом, решил нагрянуть, устроить сюрприз. Ключик отыскал за притолокой, открыл дверь… В общем, я деда и нашёл, когда он ещё остыть не успел. Так и не попрощались по-человечески.

Я поднялся и вытер со лба пот, оставив на коже грязные разводы. Вообще-то, телефонная книжка была очень кстати. Стоит обзвонить знакомых деда, рассказать, что случилось. Жалко, что она не попалась мне на глаза раньше, до похорон: маловато народу собралось в церквушке. Можно бы, конечно, махнуть рукой, мол, к чему мне эти заботы и новые соболезнования, но как-то оно нехорошо. Дела нужно доводить до конца.

Оттащив к помятым мусорным контейнерам очередную коробку с тряпьём и старой, ещё с лампами, полуразобранной электроникой, я решил устроить себе заслуженный перерыв. В прихожей на полочке под зеркалом примостился пузатый красный телефон с наборным диском — ещё один раритет, ровесник динозавров.

Я принёс с кухни колченогую табуретку, вооружился огрызком карандаша «Конструктор» и открыл блокнот на первой странице. На «а» нашлась единственная запись, сделанная аккуратным, округлым почерком деда. Так пишут люди, которые плохо видят. Я представил его в сползающих на кончик носа роговых очках, тщательно выводящего буквы имени какого-нибудь коллеги по НИИ или дальнего родственника. На сердце уже привычно заскребли кошки. Да, ушла эпоха…

— Так-с, ну ладно, эпоха ушла, а жизнь продолжается. Что у нас тут. «Анатолий Васильевич П. (консультант)». Попробуем, — с непривычки осторожно вставляя пальцы в отверстия диска, я набрал первый номер, прокашлялся, готовясь к разговору, и непроизвольно сделал приличествующее случаю выражение лица.

— Алло?

— Анатолий Васильевич?

— Сейчас его позову, — трубку положили на что-то твёрдое. — Пап! Тебя!

В ожидании ответа я раскачивался на табуретке и слушал, как в большой комнате тикают старинные заводные часы. Наконец, в трубке зашуршало.

— Слушаю?

— Анатолий Васильевич, здравствуйте, я внук Петра Семёновича Спицына. Скажите, пожалуйста, вы вместе работали, знали его?

— Ну, как работал, как работал. Тонкий вопросец-с, — засуетился собеседник, — знавались с ним, да, можно сказать, что и по работе… По его. А вы, собственно…

— Я звоню сказать, что Пётр Семёнович, к сожалению, погиб.

— Как погиб? Когда?

— На той неделе похоронили. Стало плохо с сердцем, так и умер за столом, статью очередную писал, наверное. Вот, обзваниваю теперь его знакомых, — я выжидательно замолчал. В трубке молчали тоже. Наконец, дар речи вернулся к моему собеседнику.

— Статью? Да, конечно, статью. Кхм, что ж. М-да. Это, безусловно, очень печально. На прошлой, говорите? Кхм. Примите мои, э-э, соболезнования, молодой человек. Да. Спасибо, что сообщили, простите, должен срочно идти, дела-с.

Распрощавшись, я даже запереживал немного, не слишком ли шокировал человека. Следующим в списке был «Виталий дежсмена, 537-22-19». Трубку сняли после первого же гудка.

— Да.

— Добрый день, это Виталий?

— Кто говорит?

— Мы незнакомы, я внук Спицына…

— Пора? Ну наконец-то. У нас всё готово, начинаем по отмашке.

— Что, простите? Боюсь, вы меня неправильно поняли…

— «Сьто плёстите», — неожиданно передразнили на том конце. — Вы кто такой? Где Спицын?

— У… умер…

— Чего?

— Умер, говорю!

— Ну конечно, умер! А как же иначе. Запускаем или нет? Ну?! Под парами ведь стоим!

— Я не понимаю, о чём вы. Послушайте…

— Так, всё! Найдёте Спицына — пусть сам перезвонит. Субкод на сегодня — «прогресс». Чао какао.

В трубке загудело. Я отнял её от уха и вопросительно посмотрел на чёрные дырочки динамика. «Какао»? Странный какой-то. Впрочем, наверное, можно чего-то такого ждать, когда звонишь людям наобум. Я вычеркнул хама Виталия и перешёл к следующей строчке. Оттуда на меня смотрел некто Валентин Кессель с припиской «и. о. Можарова (выбыл)».

— Здравствуйте, приёмная, — жизнерадостный женский щебет был словно райская музыка для ушей после предыдущего разговора.

— Здравствуйте, уважаемая, а я звоню господину Кесселю.

— Валентин Евгеньевич сейчас на совещании, вы по какому вопросу, что передать?

— Я насчёт Спицына Петра Семёновича…

— Ой, вас ждут, сказано сразу соединять, одну минутку.

— Слушаю, — раздавшийся после щелчка деловитый мужской баритон спустил меня с небес на землю.

— Здравствуйте, я насчёт Петра Спицына.

— Возникли какие-то проблемы?

— Э-э… Как бы это сказать. Дело в том, что он погиб на прошлой неделе, и я вот звоню, чтобы сообщить.

— Погиб… На прошлой неделе, говорите?

— Увы.

— Какого числа?

— Четырнадцатого. Сердце сдало, возраст.

— А год?

— Что-что?

— Неважно. Вы кем ему приходитесь? — ситуация уже походила на допрос с пристрастием. Я начал понемногу раздражаться: ну и знакомые у деда, все как на подбор.

— Внук был с утра.

— С сегодняшнего?

— Вы что, смеётесь?

— Нет. Извините. Приношу свои соболезнования вам и вашим близким. Были они?

— Кто был? — я растерялся.

— Близкие. Были?

— Я не понимаю. По-моему, вы всё-таки смеётесь.

— И не думал. Вы, вообще-то, знаете, куда звоните?

— В сущности, нет, номер вот нашёл.

— А откуда? Как дозвонились на спецлинию?

— Обыкновенно, из квартиры…

— Проспект Куйбышева, тринадцать?

— Ну да…

— Видели пески?