Комната страха
Шрифт:
Буланже и Арну члены инициированного Дантоном революционного трибунала, направленные в этот город, ни разу не упоминали ее. Хотя официальной резиденцией Буланже был ее особняк. Революционное правительство, официально учрежденное десятого октября тысяча семьсот девяносто третьего года, фактически же управлявшее страной с десятого августа тысяча семьсот девяносто второго, вело активную переписку с местными властями. К тому же много можно было почерпнуть из доносов и протоколов комитета по надзору, организованного после предательства Демурье и узаконившего вследствие этого практику доносительства.
В частности, национальный
Сам Арну был найден мертвым, рядом с трупом мужа Сеньоры. В одной из гостевых комнат лежал Буланже, по свидетельству доктора Дюранда умерший вследствие апоплексического удара. По мемуарам адвоката Десанжа, обстоятельства всех трех смертей хотя и были довольно странными, однако все же не вызывали сомнений в естественности причин смерти. Эти трое были похоронены со всеми возможными почестями, как герои революции, в месте, определенном под торжественную посадку Майского Дерева.
Впрочем, события эти произошли в эпоху «деспотизма свободы», по словам Марата, убитого непосредственно после этих событий. Характер переписки местных властей с Конвентом резко изменился. Бывшие герои, вслед за их высокопоставленными вдохновителями, казненными в Париже, перестали играть столь героические роли и были благополучно забыты вместе со своими подвигами и преступлениями. Впрочем, как говорил Бернар де Сент, «…преступления не может быть там, где есть любовь к Республике».
Затем подоспели очередные социальные потрясения, очень вовремя и Бонапарт развил, а затем завершил свою бурную военно-политическую деятельность.
Но эти годы Сеньора вместе со своей семьей провела в Перу, где трудилась, организовав при местном монастыре лечебницу и школу для глухонемых детей. Написала между всем прочим два труда (один из которых был замечен Академией наук) по ботанике и химии.
Благотворительностью она продолжала заниматься до самой смерти. Ужасная эпидемия оспы, поразившая Перу, унесла жизни десятков тысяч людей. Среди них была и Сеньора, посвятившая себя работе в госпитале. Оставив после себя лишь личную переписку и никаких мемуаров или дневников, столь популярных у ее современников, Сеньора с достоинством умерла в окружении скорбящих детей и друзей, по свидетельству эпитафии на ее надгробном памятнике старого городского кладбища в далекой и жаркой стране. Рядом покоился ее дядя, почивший несколькими годами ранее. Единственная зацепка, выуженная во всем массиве документов, в которых упоминалось ее имя, – неоспоримые кулинарные способности Сеньоры, не брезговавшей самолично изготавливать блюда, что так пленяли многочисленных гостей и знакомых ее поместья.
Макс все это время разыскивал кулинарную книгу. Он отследил ее путь от самой Сеньоры вплоть до весны тысяча девятьсот сорок второго года. Тогда она пропала. Ни на аукционах, ни в заведениях более или менее известных среди библиофилов и антикваров книга не всплывала. Она даже не
Глава 17
Святой Колумбан, или Снова овсяное печенье
Ева совсем приуныла. И даже Макс выглядел мрачнее обычного, хотя это, казалось, было уже невозможно. Перестала его взбалмошная сотрудница скакать на одной ножке, спускаясь по лестнице утром в кафе, чем несказанно печалила повара Жана. По расстроенным портье и официанту было заметно, какие тяжелые наступали дни. Хандра Жана неминуемо сказывалась почти на всех в этом маленьком отеле, служащие и постояльцы которого жили одной семьей.
– Сегодня снова не прыгает? – спрашивал официант портье, что дежурил у стойки и обычно первым приносил новости персоналу.
– Нет, – разводил тот руками, и официант, опустив голову, плелся на кухню ресторана заблаговременно готовить Жана к очередному моральному удару. И это накануне ежегодного гастрономического конкурса, на котором вот уже двенадцать лет неизменно побеждал отель (в лице Жана), по категории выпечки, разумеется. А путеводители уже напечатаны. И реклама в туристические справочники дана. Так и сказано: «Приезжайте попробовать лучшие круассаны во Вселенной!»
– Мадемуазель! – решился, наконец, обратиться к ней Поль.
– Здравствуйте, – Ева с трудом оторвалась от реестра документов, в обществе которого сегодня завтракала, – Поль! Как Бертран?
– Спасибо, хорошо, мадемуазель Ив, передавал вам привет. Спрашивал, пригласил вас уже кавалер на праздник или нет?
– Праздник? – Ева недоуменно уставилась в потолок, пытаясь припомнить, что ей могло бы быть известно о ближайших праздниках. – Праздник…
– Ну разумеется, с чего бы, вы думаете, здесь столько народу?
– Действительно, как-то оживленнее стало. Видите ли, Поль, у меня не все хорошо с работой получается, вот я и не замечаю ничего. Что такое, расскажите, пожалуйста. – Она с некоторым сожалением оторвалась от листов.
А ведь верно! Почти все столики в ресторане при отеле были заняты разномастной публикой. Отовсюду слышалась речь на разных языках и шум тарелок. Ева с удивлением озиралась, не узнавая тишайшее ранее заведение.
– Просто глазам своим не верю!
– Вы ничего не замечаете. – Поль надрывно вздохнул, совершенно очевидно имея в виду и более серьезные вещи. – У нас каждый год проводятся кулинарные соревнования. На лугу за городской стеной уже и павильоны две недели как построили, вы каждый день ходили мимо них. Завтра завершающий день и, самое главное, будет конкурс кондитеров.
– Чудесно, но кто же кого и куда должен приглашать?
– Это не самое важное. То есть да, это важно для меня. Было бы… – Он, окончательно запутавшись, покраснел. – Мне поручили попросить вас… э-э-э… не расстраивать Жана.
– Разве я его обидела? – Ева почувствовала себя виноватой. Да, иногда она и в самом деле слишком невнимательна к людям. – Но кто такой Жан?
– Жан – это наш ресторанный повар. – У Поля широко раскрылись глаза. – Он выпекает самые лучшие круассаны. И очень расстроен, что вы перестали их есть. Он говорит, что не выпечет больше ни одного круассана.