Комната страха
Шрифт:
– Да что вы! Как печально, они мне очень нравились. Очень. – Ева все еще надеялась получить пояснения касательно своей вины.
– И вот теперь Жан не печет самые лучшие круассаны в мире. Вообще никаких круассанов. Он поклялся Девой Марией и святым Колумбаном, что не будет печь никаких круассанов, – вздохнув, Поль с чувством выполненного долга стал ждать от Евы решительных действий.
– Понятно. – Ева встала. – Где тут у нас кухня?
На кухне портье обмахивал полотенцем с виду почти умирающего Жана. Мари, посудомойка, склонив голову на плечо, в слезах наблюдала за мероприятиями по восстановлению боевого духа их главного оружия
– Жан, простите меня, пожалуйста. Но как же мы будем без ваших чудесных круассанов?
– Ах, мадемуазель! – с чувством воскликнул этот маленький, но такой важный человечек. – Наверное, я постарел. Пора и мне на покой. Буду сидеть дома, рассматривать свои марки и ждать смерти…
Официант, слишком занятый в зале, забегая в кухню, закатывал глаза и качал головой. По мнению всего персонала, дело было конченым. Сердце Мари просто разрывалось. И лишь отчаянным усилием воли эта верная и незаменимая помощница Жана, свидетельница многих его побед и рождения нескончаемого количества шедевральных суфле, сдерживала потоки слез. Только портье не терял пока присутствия духа и взглядом подбадривал Еву, показывая, что рано отступать и что раненых на поле боя бросать категорически запрещено.
– Жан, вы разбиваете мне сердце. – Она патетически заломила руки. – Вы же не хотите лишить меня наивысшего счастья, которое я когда-либо испытывала в жизни?
Неожиданно для себя Ева без зазрения совести начала высокопарно вздыхать и печально качать головой, как это обычно проделывала Виола.
– Ну что вы, дитя мое! – Жан явно воспрянул духом и скромно улыбнулся. – Не стоит обращать внимания на старика!
– Ах, Жан, я вас прямо сейчас расцелую, и мы все забудем! – Ева бросилась на шею не особенно отворачивавшегося повара.
Мари и портье облегченно вздохнули. Но вдруг раздался горестный вопль, ввергший всех присутствовавших в некое подобие религиозного транса. Кричал Жан:
– Но как же конкурс?!
– Все в порядке, старина, он ведь только завтра. – Расслабившийся было портье снова занервничал.
– Вот именно! А я поклялся святым Колумбаном, что больше не выпеку ни одного круассана!
– И что, это навсегда? – Ева непонимающе обратилась за разъяснениями к портье.
– Увы, мадемуазель, до Рождества, – но нас это уже не спасет. – Он стал обмахивать полотенцем уже себя.
– Тогда мы получим приз за что-нибудь другое. – Ева была исполнена намерения разрешить дилемму и вернуться к своим реестрам. – За овсяное печенье!
Все с новой надеждой обернулись к Жану, распластанному в кресле. Глаза его вспыхнули, усики взъерошились, и даже колпак, казалось, занял обычную стойку. Перемена была столь разительна, что Ева забеспокоилась, не скажутся ли такие перепады настроения на его здоровье. В кухню заглянул Макс.
– Ева, если вы уже позавтракали, то мы можем идти. – Сегодня они планировали вместе съездить в библиотеку университета.
На него едва ли обратили внимание. Все завороженно следили, как Жан, достав из кармашка для часов ключи, открыл буфет и вынул оттуда увесистый фолиант. Мари смахнула со стола несуществующие
Но были среди вышеозначенной публики и зрители, которых этот фолиант заинтересовал особенно. Макс нахмурил брови и, внимательно всматриваясь в раритет, медленно двинулся к столу. Ева направилась туда же. Все остальные стояли немыми статистами в этой вдруг ставшей удивительно тихой и просторной кухне. Не замечая странного поведения гостей, Жан принялся переворачивать страницы, выискивая нужную ему информацию. С обеих сторон от него с неменьшим вниманием склонились над фолиантом Ева и Макс.
– Жан, – нежно проворковала Ева, – скажите, пожалуйста, что это у вас такое?
– Это, мадемуазель, великая книга! – не отвлекаясь, но все же с достаточным пафосом промолвил Жан. – Старинный сборник кулинарных рецептов.
– Интересно, откуда он у вас? – продолжала настаивать Ева.
– О, история обретения мною этого сокровища – подлинный роман, однако вы меня отвлекаете, мадемуазель. Мари, посторонние в кухне! – бросил Жан, даже не поворачивая головы, командным голосом.
Мари суетливо бросилась оттеснять посторонних к выходу, по опыту зная, что маэстро не терпит никакого вмешательства в священнодействие, которое в исполнении любого другого кулинара могло называться прозаическим «приготовлением еды». Ее же шеф был поэтом. Хуже того – гениальным поэтом.
Однако, к ее удивлению, ни Макс, ни Ева не последовали примеру безоговорочно ретировавшихся к дверям портье, официанта и Поля. Ничуть не смущаясь, они остались и, более того, пристально рассматривали книгу из-за плеч Жана.
– Макс, вы полагаете, это именно то, что мы ищем? – Ева обратилась к своему шефу, как будто, кроме них, здесь больше никого не было.
– Насколько я могу судить, да. Полной уверенности пока нет. Надо бы дать ее на экспертизу, но не буду же я ее отсылать в контору. Попробуем для начала разобраться сами.
– Угу, мудрое решение, – кратко похвалила Ева.
Но тут уже и Жан вслед за Мари обратил внимание на специалистов, плотоядно рассматривавших его сокровище. Заподозрив неладное, он резко захлопнул фолиант и, накрыв его своей рукой, испепеляюще уставился на гостей.
– Господам что-то надо? – сурово поинтересовался он.
– Оставьте нас на минуту, – коротко бросил Макс, углубленный в размышления. Всем, безусловно, стало понятно, кого он имел в виду.
Посчитав, что, возможно, благоразумнее будет последовать его рекомендации, Жан и Мари мелкими шагами попятились к выходу. Причем Жан семенил, прижав к груди свою книгу, и не спускал глаз с этих ненормальных.
– Книгу оставить, – все так же тихо и сосредоточенно скомандовал Макс.
– Но позвольте! – Жан от возмущения даже приподнялся на цыпочки.
– В самом деле, Макс! – Ева пришла на помощь несчастному– Конкурс, честь города…
– Ева, несите отрывок дневника! – не обращая внимания на лепет своей сотрудницы, приказал Макс.
– Да-да, он у меня. – Она, порывшись в папке, достала копию документа.
– Итак, Жан. Сейчас вы возьмете этот документ в обмен на книгу– Он взмахнул, как приманкой перед акулой, желтоватыми листками в защитной пленке и, поспешив прервать бурю возмущения, добавил: – На время.