Комната
Шрифт:
И везде, где я вижу детей, мне приходит мысль, что взрослые их не любят, даже их собственные родители. На словах они называют детей лапочками и умницами, заставляют их по многу раз принимать одну и ту же позу, чтобы фотографии получились получше, но играть с ними не хотят. Им больше нравится пить кофе и болтать с другими взрослыми, чем заниматься со своими детьми. Иногда маленький ребенок плачет, а его мама даже не замечает этого.
В библиотеке живут миллионы книг, и не надо платить никаких денег, чтобы почитать их. С потолка свешиваются огромные насекомые, но не настоящие, а сделанные из бумаги. На полке, помеченной буквой «К», бабушка находит «Алису». Эта книга с виду совсем не такая, какая была у нас, но слова и картинки в ней те же самые, как странно! Я показываю бабушке самую страшную картинку, где изображена Герцогиня. Мы садимся на диванчик, и она читает мне «Дудочника в пестром костюме», а я и не знал, что про него есть книга! Больше всего я люблю в ней историю о том, как родители потерявшихся детей слышат смех внутри скалы. Они зовут детей, просят их вернуться, но дети уходят от них в чудесную страну, я думаю, на небеса. И гора никогда не откроется, чтобы пропустить родителей внутрь.
Какой-то большой мальчик играет на компьютере в Гарри Поттера, но бабушка запрещает мне стоять рядом, потому что моя очередь играть еще не подошла.
Неподалеку на столе я вижу игрушечный город с рельсами и домиками. Какой-то малыш играет с зеленым вагончиком. Я подхожу и беру красный паровозик. Он сталкивается с вагончиком, и малыш смеется. Тогда я разгоняю паровозик посильнее, толкаю вагон, и он падает с рельс. Малыш заливается счастливым смехом.
— Ну, вот тебе и товарищ для игры, Уолкер. — Это говорит мужчина, который сидит в кресле.
Я догадываюсь, что Уолкером зовут малыша.
— Еще, — просит он.
На этот раз я устанавливаю паровозик на вагончике, потом беру оранжевый автобус и разбиваю им это сооружение.
— Осторожнее, не сломай игрушки, — говорит мне бабушка, но Уолкер просит еще и прыгает от восторга.
Входит еще один мужчина. Он целует первого, а потом и Уолкера.
— Скажи «до свидания» своему другу, — говорит он малышу.
Это мне, что ли?
— До свидания, — машет мне рукой Уолкер.
Я бросаюсь, чтобы обнять его, но, не рассчитав скорости, сбиваю его с ног, и он падает, ударяясь о столик, и начинает плакать.
— Мне очень, очень жаль, — повторяет бабушка, — мой внук еще не… он только учится определять границы…
— Ничего страшного, — успокаивает ее первый мужчина. Они уходят. Они ведут малыша за руки, и он мотается между ними, приговаривая: «Раз-два-три, посмотри». Он уже больше не плачет. Бабушка смотрит им вслед, ужасно сконфуженная.
— Запомни, — говорит она мне, когда мы идем к машине, — нельзя обнимать чужих людей. Даже очень хороших.
— Но почему?
— Потому что это не принято. Мы бережем свои объятия для тех, кого любим.
— Но я люблю этого мальчика Уолкера.
— Джек, ты же видел его первый раз в жизни!
В это утро я поливаю свой оладушек сиропом. Это и вправду очень вкусно.
Я лежу на веранде, а бабушка ползает вокруг меня, объясняя, что сегодня можно рисовать мелом на полу, потому что скоро пойдет дождь и все смоет. Я внимательно слежу за облаками: если из них польется вода, я со сверхзвуковой скоростью убегу в дом, и ни одна капля на меня не упадет.
— Только не испачкай меня мелом, — говорю я бабушке.
— Да не будь ты таким пугливым.
Она поднимает меня, и я вижу нарисованный на полу силуэт ребенка. У него огромная голова без лица, тело без внутренностей и толстенные руки.
— Тебе посылка, Джек, — кричит отчим.
Что он имеет в виду? Я захожу в дом. В это время отчим открывает большую коробку и вытаскивает оттуда какой-то свернутый предмет.
— Ну, — говорит он, — это сразу можно отправлять в мусорное ведро!
Предмет разворачивается.
— Ковер! — кричу я и радостно обнимаю его. — Это же наш ковер!
Отчим поднимает руки и говорит:
— Ну, тогда забирай его.
Но бабушка кривится:
— Надо вынести его во двор и хорошенько выбить, Лео…
— Нет! — кричу я.
— Ну хорошо, я его пропылесошу, но мне даже думать не хочется о том, сколько в нем всякой гадости… — Она трет край ковра между пальцами.
Мне велено положить ковер на мой надувной матрас в спальне, а не таскать его по всему дому. Поэтому я сижу, накинув его на голову, как в палатке, и вдыхаю его привычный запах. Здесь же со мной и другие вещи, которые переслала нам полиция. Я нежно целую джип и дисташку и еще оплавившуюся ложку. Жаль, что дисташка сломалась и не сможет больше заставить джип двигаться. Бумажный шар более плоский, чем казался раньше, а красный шарик совсем сдулся. Космический корабль здесь, но его ракетного двигателя нет, а без него он совсем не похож на ракету. Форт и лабиринт полиция не прислала, наверное, они не поместились в коробках. Зато я получил свои пять книг, даже «Дилана». Я достаю другого «Дилана», нового, которого я взял в универсаме, потому что думал, что это мой Дилан. Правда, новый гораздо ярче старого. Бабушка говорит, что в мире тысячи копий одной и той же книги и это делается для того, чтобы многие люди могли читать их одновременно. От этого у меня кружится голова. Новый Дилан говорит:
— Привет, Дилан, рад тебя видеть.
— Я — Джеков Дилан, — отвечает старый Дилан.
— Я тоже Джеков, — говорит новый.
— Да, но я был первым.
Тогда Старый и Новый начинают драться страничками, пока у Нового не отрывается кусок. Я перестаю играть в эту игру, потому что порвал книгу, а Ма этого очень не любит. Но ее все нет, и она не сердится, она ничего не знает обо мне, и я горько плачу, а потом убираю книги в кармашек сумки с Дорой и застегиваю молнию, чтобы они не намокли от слез. Оба Дилана обнимаются внутри сумки и извиняются друг перед другом. Я нахожу под матрасом зуб и сосу его до тех пор, пока мне не начинает казаться, что он — мой собственный.