Комната
Шрифт:
— Я хотела сказать, парни из города, ну те, в обязанности которых входит уборка территории.
Когда я вырасту, то буду работать великаном, но не тем, который ест детей, а тем, который их ловит, если они падают в море, а потом возвращает домой.
Я кричу:
— Внимание, одуванчики.
И бабушка пропалывает одуванчики тяпкой, чтобы они не мешали расти траве, ведь они все заполонили. Устав от работы, мы усаживаемся в гамаке.
— Я любила сидеть в гамаке с твоей Ма, когда она была маленькой, — говорит бабушка.
— А ты разрешала ей?
— Что?
— Сосать твою грудь?
Бабушка качает головой:
— Она сосала молоко из бутылочки и всегда старалась оторвать от нее мои пальцы.
— А где же была мама, которая ее родила?
— Так ты знаешь об этом? Понятия не имею.
— Может, она родила другого ребенка?
Бабушка молчит, а потом произносит:
— Хочется думать, что это так.
Я рисую на кухонном столе, надев старый бабушкин фартук с крокодилом и надписью «Я съел Гатора на Байю». Я рисую разными красками большие неровные пятна, полосы и спирали. Некоторые краски я даже смешиваю в маленьких лужицах на листке. Мне нравится рисовать паутину, а потом складывать лист вдвое, как показывала мне бабушка. Разворачивая этот лист, я вижу на нем бабочку.
И тут в окне я замечаю свою Ма.
Я проливаю красную краску, пытаюсь вытереть ее, но ее капли попали мне на ноги и на пол. Лица Ма больше не видно, я подбегаю к окну, но она уже ушла. Может, мне это просто привиделось? Я запачкал краской окно, раковину и стол.
— Бабушка! — кричу я. — Бабушка!
И тут вдруг Ма оказывается прямо позади меня. Я подбегаю к ней, она хочет меня обнять, но я говорю ей:
— Не надо, я весь в краске. — Она смеется, развязывает мой фартук и бросает его на стол. Она крепко прижимает меня к себе, но я стараюсь не прикасаться к ней липкими руками и ногами. — Я бы тебя не узнала, — говорит она, уткнувшись в мои волосы.
— Почему?
— Потому что ты остригся.
— Гляди, бабушка сделала из моих волос браслет, но он все время за что-то цепляется.
— Можно я посмотрю?
— Конечно.
Когда я снимаю браслет, на него попадает краска. Ма надевает его себе на руку. Она какая-то не такая, но я не могу понять, что в ней переменилось.
— Извини, я испачкал тебе руку.
— Эта краска легко смывается, — говорит бабушка, входя в кухню.
— Ты не говорила ему, что я приеду? — спрашивает Ма, целуя ее.
— Я подумала, что лучше не говорить, а то вдруг все сорвется.
— Не сорвется.
— Рада слышать это. — Бабушка вытирает глаза и начинает отмывать краску. — Джек спал на надувном матрасе в нашей комнате, но я могу постелить тебе на диване…
— Мы сразу пойдем к себе.
Бабушка на мгновение замирает.
— Но ты же поужинаешь с нами?
— Конечно, — отвечает Ма.
Отчим приготовил свиные отбивные с ризотто, но я не люблю обгладывать кости, поэтому съедаю весь рис и скребу по тарелке вилкой, чтобы подобрать соус. Отчим крадет у меня кусочек отбивной.
— Воришка, не воруй!
Он шутливо рычит в ответ:
— Молчать, щенок!
Бабушка показывает мне толстую книгу с фотографиями каких-то детей. Она говорит, что это Ма и Пол, когда они были маленькими. Я делаю вид, что верю ей, пока не замечаю девочку, снятую на пляже, на том самом пляже, куда возили меня бабушка с отчимом. Эта девочка — точная копия Ма. Я показываю ей снимок.
— Да, это я, — говорит она, переворачивая страницу.
Я вижу снимок Пола, машущего рукой из окна огромного банана, который на самом деле является статуей, и другой снимок, где Ма и Пол едят мороженое в рожках. Рядом стоит дедушка, но он здесь совсем другой, и бабушка тоже, на фотографии у нее темные волосы.
— А где фотография с гамаком?
— Мы все время качались на нем, и никому не пришло в голову сделать снимок, — поясняет мне Ма.
— Это ужасно, что у тебя не осталось никаких снимков, — говорит вдруг бабушка.
— Каких снимков? — спрашивает Ма.
— Ну, Джека, когда он был младенцем и потом, когда чуть-чуть подрос, — отвечает бабушка. — Чтобы запомнить его таким.
У Ма делается скучное лицо.
— Я не забуду ни единого дня из этих семи лет. — Она смотрит на свои часы, а я и не знал, что у нее есть часы. У них острые стрелки.