Комната
Шрифт:
Я ненавижу свою маску, я не могу через нее дышать, но Ма говорит, что могу.
Мы завтракаем в столовой, это комната, в которой только едят. Люди в окружающем мире любят делать разные вещи в разных комнатах. Я стараюсь не забывать о хороших манерах, это когда люди боятся рассердить других людей. Я говорю — пожалуйста, не могли бы вы принести мне еще оладьев?
Женщина в фартуке восклицает:
— Да он просто куколка!
Я пробую сироп, он очень-очень сладкий, и я выпиваю всю бутылочку, прежде чем Ма успевает меня остановить. Она говорит, что сиропом надо поливать оладьи, но я думаю, что это глупо.
К Ма подходят люди и предлагают налить ей кофе, но она говорит:
— Нет.
Я съедаю так много ломтиков ветчины, что теряю им всякий счет, а когда я говорю: «Спасибо, младенец Иисус», люди таращат на меня глаза, потому что, наверное, ничего не знают об Иисусе.
Ма говорит, что, когда человек ведет себя смешно, вроде того длинного парня с кусочками металла на лице, которого зовут Хьюго и который все время что-то мычит, или миссис Гарбер, которая все время почесывает себе шею, нельзя смеяться вслух, можно только про себя, если уже трудно удержаться.
Я не знаю, когда раздастся тот или иной звук, и все время вздрагиваю. Часто я не вижу, откуда исходят эти звуки, некоторые совсем тонкие, вроде комариного писка, а другие просто бьют по голове. И хотя все вокруг говорят очень громко, Ма постоянно твердит мне, чтобы я не кричал, потому что мешаю другим. Но часто, когда я говорю, люди меня просто не слышат.
Ма спрашивает:
— Где твои ботинки?
Мы возвращаемся и находим их в столовой под столом, в одном из них лежит кусочек ветчины, который я кладу в рот.
— На нем полно микробов! — говорит Ма.
Я несу свои ботинки за шнурки. Ма велит мне надеть их.
— У меня от них болят ноги.
— Разве они тебе малы?
— Они слишком тяжелые.
— Я знаю, что ты не привык носить обувь, но нельзя же все время ходить в носках, ты можешь наступить на что-нибудь острое.
— Не наступлю, обещаю тебе.
Но Ма ждет, пока я не надену ботинки. Мы в коридоре, но не в том, что проходит наверху, в клинике много коридоров. Я не помню, чтобы мы здесь ходили. Неужели мы заблудились?
Ма глядит в окно.
— Сегодня можно пойти на улицу и посмотреть на деревья, а может быть, и на цветы.
— Нет.
— Джек…
— Я сказал нет, спасибо.
— Нам же нужен свежий воздух!
Но мне нравится воздух в комнате номер семь, куда отводит нас Норин. В наше окно мы видим, как подъезжают и уезжают машины, и еще голубей, а иногда — кота.
Позже мы идем играть с доктором Клеем в другую комнату, на полу которой лежит ковер с длинным ворсом, не то что наш ковер, который совсем плоский и разрисован зигзагами. Интересно, скучает ли он без нас и лежит ли он до сих пор в кузове грузовичка, попавшего в тюрьму?
Ма показывает доктору Клею свою домашнюю работу, и они снова обсуждают совсем неинтересные вещи вроде деперсонализации или никогда не виденного. Потом я помогаю доктору Клею распаковать чемодан с игрушками, и это очень круто. Он говорит со мной по мобильному телефону, но не по настоящему, а игрушечному.
— Рад слышать твой голос, Джек, я сейчас в клинике. А ты где?
Я беру пластмассовый банан и говорю в него:
— Я тоже.
— Какое совпадение! И тебе там нравится?
— Мне нравится ветчина.
Он смеется, а я и не знал, что снова пошутил.
— Мне тоже она нравится. Даже слишком нравится.
Как что-то может нравиться слишком?
На дне чемодана я нахожу маленьких кукол — пятнистую собачку, пирата, луну и мальчика с высунутым языком. Больше всего мне нравится собачка.
— Джек, врач задал тебе вопрос.
Я смотрю на Ма.
— А что тебе здесь не очень нравится? — спрашивает доктор Клей.
— То, что на меня смотрят люди.
— М-м-м?
Он часто произносит этот звук вместо слов.
— И еще неожиданные вещи.
— Невиданные вещи? Какие же, например?