Компас черного капитана
Шрифт:
Может, он ночует в одном из соседних домов?! Что, если так?!
…Ближе к утру мне все-таки удалось провалиться в сон, и почти сразу же меня разбудил Фарри.
– Пора, – сказал он, нервно потирая руки. – Пора…
– Главное, веди себя естественно, – праздно улыбался Фарри. – Так, словно каждый день здесь бываешь, – тогда стражники не станут спрашивать у тебя пропуск.
– А как он выглядит, этот пропуск?
– Не знаю, сам не видел. Наверное, пластинка с гербом города или с обозначением квартала.
Днем Торговый район кишел
– На самом рынке народу будет еще больше, – заметил Фарри. Сам он вышагивал с таким праздным видом, будто на самом деле провел здесь всю свою жизнь. Иногда он даже кивал прохожим, лица которых скрывали шапки и шарфы.
Сегодня похолодало. У меня очень мерзли пальцы рук, но я не хотел совать их в подмышки. Мои варежки отличались от Фарри более тонким материалом. Однако если начать расхаживать как замерзающий бродяга, стражники непременно обратят на меня внимание.
Пока мы шагали по мосту через канал, я с интересом поглядывал на окружающих и мыслями то и дело возвращался к ночному происшествию. Ведь любой из этих людей мог оказаться убийцей, лицо которого скрывает теплый шарф или шерстяная маска. Я чувствовал десятки страстей и желаний. Кто-то мерз, кто-то злился, кто-то спешил домой. Городок кипел. И где-то среди его снежных домов скрывался Звездный Головач.
Иногда попадались патрули стражи, вооруженные железными дубинками. От прочих их отличала явная скука и некое высокомерие. Рослые, в белых меховых ушанках, они заметно выделялись на фоне толпы. Лица воинов скрывали тонкие вязаные шапки с прорезями для глаз. Очками тут почти не пользовались – не было смысла. Снежная слепота – это спутник пустыни, а не города.
Фарри оказался прав. Когда мы вышли на рынок, я оторопел от суеты, царящей на огромной, заставленной палатками и лотками площади. Толпа бурлила, запахи пьянили. Крики зазывал смазывались в один сплошной гул, в котором я пытался разобрать знаковые для меня слова: «Овощи. Свежие овощи». Такой призыв означал, что торговец связан с фермой. Так или иначе.
Мы пошли вдоль рядов лотков, просачиваясь меж покупателей и праздных гуляк. Мимо булочников и мясников, мастеров закусок и зельеваров, мимо шкур и шуб, оружия и доспехов, мимо безделушек и изделий из дерева. Кованых решеток, полотнищ ткани, шапок, перчаток, саней, деталей инструментариев, бочонков с энгу.
Чего тут только не было.
Пару раз Фарри шикал на карманников, которых моментально определял. Странная работа – что можно украсть у человека, прячущего кошель под десятками одежд?
Хотя один раз я видел, как дородный господин сует кошель в наружный карман теплого тулупа. Даже у меня, жителя далекой деревни, и мысли бы не возникло держать богатство так близко к снегу.
Рынок размером был не меньше моей родной деревни. Настоящий лабиринт. С неба медленно опускались хлопья снега, посыпая товар на лотках победнее. Я видел крытые павильоны, в которых за чашкой чая грелись те, кто выбрался на базар просто так, чтобы развлечься. Или передохнуть от работы – не знаю. Из закусочных манили ароматы вкусной снеди, но у нас не было ни единого грошика, чтобы хотя бы напополам съесть одну из горячих булочек.
В животе урчало. Переходы и ряды сливались друг с другом, и пару раз мы выходили туда, где уже были, а после искали повороты, незнакомые на вид. Я не знаю, сколько часов мы там провели, но нигде не смогли отыскать ничего схожего с тепличными товарами. Фарри упал духом и пару раз останавливался у булочников с вопросом о работе, но нас тут же гнали прочь.
Мы почти отчаялись найти хоть что-то из теплиц, когда вдруг в одном из поворотов торгового лабиринта наткнулись на небольшую палатку, в которой сидел пожилой человек в простенькой шапке и грел руки над небольшой горелкой. Его морщинистое лицо раскраснелось от холода, тонкие губы были плотно сжаты, а на лавке перед ним я увидел промерзающие, покрытые снежком кочаны капусты.
На душе у продавца скребли кошки. Он совсем не думал о работе, его что-то тревожило, и он целиком погрузился в свои мысли, позабыв обо всем.
Мы с Фарри переглянулись.
– Добрый мастер! – заговорил я. Рядом, на удивление, почти никого не было. Далекий закуток, невыгодное место. Сюда, наверное, заходили либо случайно, либо целенаправленно в лавку именно этого хранителя теплиц.
Старик поднял на меня усталый взгляд.
– Добрый мастер, – повторил я. – Не нужны ли вам на ферме работники?
Фарри остановился по левую руку от меня и посмотрел на мужчину самым трогательным взглядом, на который был способен.
– Мы многое умеем, я пять лет работал в теплице.
Старик смотрел на нас с непонимающим выражением лица. В нем шевельнулось что-то теплое, но тут же испарилось.
– И в какой же теплице ты работал? – с подозрением спросил он.
Взбодренный тем, что старик не погнал нас сразу, я затараторил, не особенно задумываясь о том, как опасно говорить такие слова:
– У Пухлого Боба, в деревне Кассин-Онг. Когда мой отец, рыбак, погиб, я вырос в таверне Боба и сызмальства работал у него. А Фарри учился у него чуть позже. Боб всегда был доволен нами!
– Теперь многие, наверное, работали у Пухлого Боба. С тех пор как Темный Бог, пусть он замерзнет, превратил Кассин-Онг в Пролом, – скептически отметил старик.
Я осекся.
– Мы правду говорим, – обиженно протянул Фарри. У него вышло очень натурально.
– Идите, ребята. Молоды вы слишком для опытных работников.
– Я клянусь Светлым Богом! Я работал у Боба! Его жена, Санса, была ко мне так добра. Как я могу доказать вам это? – Мне показалось, что если мы уйдем, то все изменится. Что Эльм продаст компас, и все то, что случилось в Кассин-Онге, вся та тайна, которую я мог раскрыть, – так и останется тайной.
Эти мысли и ощутимые сомнения старика заставили меня броситься в атаку. Я начал рассказывать о том, как и за чем надо ухаживать, как надо беречь землю и как давать ей отдыхать. Как полоть, как вываживать шаркунов, как чинить настилы, уравнивать грядки… Я хотел доказать ему, что знаю, о чем говорю.