Компромат на суженого
Шрифт:
– Здравствуй, Алла, – сдержанно поздоровался Петюнчик, очевидно, ему было не-удобно, что Алка так орет.
– О, дорогой мой, что они с тобой сделали! – Алка не могла остановиться.
Надежда вмешалась:
– Алка, успокойся, вот он перед тобой, живой и здоровый.
– Они мне ответят за каждый волосок на твоей голове! – продолжала Алка в том же духе, забыв в горячке, что муж ее был абсолютно лысый еще до встречи с бандитами.
Она говорила так громко, что все – и полицейские, и бандиты – отвлеклись от своих занятий и стали прислушиваться.
– Господи, муж мой, как
«Нет, это Алка не из греческой трагедии, это она говорит как в театре по системе Станиславского – когда все актеры говорят очень громко неестественными голосами», – сообразила Надежда.
– Господин Тимофеев, – вежливо окликнул Петюнчика главный полицейский чин.
Петюнчик пошел к нему, путаясь в белой простыне.
– Алка, – вполголоса сказала Надежда, – немедленно прекрати систему Станиславского, так ты только людей смешишь.
– Как тебе не стыдно, Надежда! У меня такая радость, а ты хочешь все испортить!
– Ну хоть не ори так громко, а то полицейские малость прибалдели.
– Но я не могу с собой справиться, посмотри, как он плохо выглядит!
– Кто – Петюнчик? – изумилась Надежда. – А по-моему, он отлично выглядит. Загорел, в прекрасной форме – вон как бегал по развалинам! Две недели активной жизни явно пошли ему на пользу.
– Тебе просто завидно, что мой муж – герой, а твой плесневеет где-то на рыбалке и совсем тебя забыл!
Удар был ниже пояса, Надежда обиделась и замолчала. Подошел Петюнчик, взял Алку за руку, и это было его ошибкой – Алка немедленно принялась за старое:
– Любимый мой! Что же с тобой случилось за это время? Тебя правда похитили?
– Еще хорошо, что не орет на всю республику! – пробормотала Надежда как бы про себя.
Алка действительно убавила децибелы, но не желала расставаться с системой Станиславского.
– Да, понимаешь, меня и правда похитили, – смущенно признался Петюнчик, – когда я с Гавриком гулял. А Гаврик-то, знаешь, Аллочка…
– Да знаю я, что он умер, мы его похоронили. Я все про тебя знаю: и про работу новую, и про Библию. А ты думал, я тебя не найду?
«Да уж, – подумала Надежда, – знал бы Петюнчик, сколько сил и нервов я потратила, пока не заставила Алку поверить, что мужа похитили, что он ее не бросил. А теперь, оказывается, это она такая умная и героическая жена – спасла своего мужа из рук бандитов».
Надежда окончательно обиделась и отошла в сторону. Все охотники за Библией Гутенберга были уже в наручниках, как с удовлетворением отметила Надежда. Троих вытащили из подвала сторожки, курчавого брюнета с трудом выволокли из-под моста, барано– образный Виталик выполз сам из развалин и с радостью сдался, как видно, ночи, проведенной в темном и сыром подземелье в одиночестве, ему хватило. Из-за стены доносился обиженный лай кавказца – добычу вынули, можно сказать, прямо из пасти. Теперь все бандиты ожидали отправки в Таллин, в тюрьму. Там потом уже дальше пойдет разбирательство, кто гражданин какой страны, кого заберет Интерпол, а кто останется сидеть в Эстонии. Среди преступников Надежда не заметила пожилого господина, который запер их в шкафу, и его спутника, очевидно, те успели уйти. Ну и ладно, мы не будем их выдавать,
Надежда подошла к Елене и еле-еле сдержалась, чтобы не пнуть ее ногой под коленку или еще куда-нибудь. Встретившись с ней глазами, Елена выругалась сквозь зубы:
– Ну что, Библия-то тю-тю! А то разлетелись на чужой миллион долларов! Да, кстати, а где же Библия?
Надежда подошла к Кристине.
– Здравствуйте, Кристина, если вы, конечно, Кристина!
– Допустим, – сдержанно улыбнулась Кристина.
– Позвольте выразить вам свое восхищение. Вы прекрасно владеете карате. Наблюдая, как вы, я даже не могу сказать, дрались с этой, – Надежда пренебрежительно указала на понурую девицу рядом со своим курчавым спутником, – я получила огромное удовольствие. Это прямо как балет, очень профессионально.
Кристина польщенно улыбнулась.
– А не скажете ли мне, Кристина, нашлось ли сокровище, а иначе получится как в анекдоте, за что боролись?
– Господин Тимофеев заявил нам, что Библию он нашел и оставил на хранение у своей знакомой и что привезет ее в Таллин только сам.
Надежда навострила уши:
– У какой такой знакомой?
– Да вон там, – Кристина махнула рукой, – на хуторе живет его старая знакомая, у нее большое хозяйство, муж, дети…
– Муж – это хорошо, – задумчиво проговорила Надежда. – А ее случайно не Мартой зовут?
– Мартой, – удивилась Кристина, – а откуда вы… – она перехватила Надеждин взгляд, когда та смотрела, как Алка делала вид, что ей плохо, а Петюнчик суетился вокруг, и рассмеялась: – Да, не завидую я господину Тимофееву! Ну, нам пора, вон этих уже погрузили.
– Приятно было познакомиться!
– Привет попугаю! – И Кристина села в машину.
Полицейский подошел к Петюнчику и что-то спросил, тот в ответ отрицательно покачал головой. Когда все машины уехали. Надежда подошла поближе.
– Ну а мы-то куда теперь?
– Мы – вон на тот хутор, нас там ждут.
– Кто ждет? – встрепенулась Алка.
– Библия Гутенберга.
«И не только Библия», – усмехнулась про себя Надежда, но вслух ничего не сказала, пусть Алкин муж сам выкручивается, а ей, Надежде, уже порядочно надоела и Библия, и попугай, и Алкины капризы. И вообще она хочет домой, поклеить коридор и починить телефон. А она-то, дура, сорвалась с места, бросила все, кинулась помогать Алке, а взамен, кроме хамства, ничего не получила. Нет, все-таки Алка – свинья неблагодарная!
– Что же, Петя, с тобой произошло? – только из вежливости спросила она.
– Ну что, гуляю я с Гавриком, вдруг подъезжает машина прямо к пустырю, выходят трое – раз меня под руки, это двое, а третий выстрелил в Гаврика какой-то штукой, он и упал. Его – в машину, меня – тоже, я и крикнуть не успел, да, как назло, на пустыре никого. В машине они и говорят – пиши записку. Я – что, чего? А они бумагу подсовывают, потом Игорь Петрович, он у них вроде главный бы, стал меня про Библию спрашивать. Я сначала растерялся, потом понял, что они не шутят. Но все равно, записку я писать сначала отказался, тогда они пригрозили, что тебя, Алла, убьют. Тогда я написал как они велели, надеялся, что ты догадаешься, что это неправда.