Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)
Шрифт:
Виктор подсел к Дани, Лали и Рафе.
— В час дня внизу в кафе, идет?
— Идет, депутат.
Дани вмешался.
— Еще одно, — сказал он. — Вы знаете Мигеля, он маньяк, «сеат сто тридцать первый» у него не выпросить. Ничего, если поедете на сто двадцать четвертом?
— Даже лучше, — сказала Лали. — Сто тридцать первый там выглядел бы слишком буржуйским.
— Потрясно, — поспешил добавить Рафа. — В сто двадцать четвертом есть магнитофон. — Он поглядел на Лали, обнял ее за
III
Молодые люди толпились у стойки бара, курили и болтали, наполняя кафе неясным, будоражащим людским гомоном. Пол был усеян скорлупой креветок, косточками от маслин, окурками, бумажками от сахара и скомканными салфетками. Виктор протиснулся к стойке у самой кассы. Одна из четырех работавших за стойкой девушек — наиболее яркая блондинка с розовыми руками в веснушках — заметила Виктора и, улыбнувшись, обратилась к нему:
— Стаканчик вина?
— Стаканчик вина, — сказал Виктор.
Она поставила на стойку стакан, взяла с полки бутылку и налила Виктору вина:
— Опять едете?
— Что делать!
— Из одной поездки в другую. Как идут дела?
— Идут — уже неплохо.
Через открытую стеклянную дверь проникал влажный пар: только что прекратился ливень. Сотни разноцветных листовок осели на влажную мостовую, прилипли к ней. Проехала машина с мегафоном, что-то пронзительное выкрикивавшим, но проехала так быстро, что едва можно было расслышать начало обращения, остальное же поглотил шум других машин, проносившихся по широкой улице.
— Ну и зануды, — сказал рядом с ним безбородый юнец.
Появилась Лали в голубом с вырезом джемпере, обтягивавшем маленькие груди, и в джинсах.
— Привет! — сказала она. — Как спалось?
— Мало и плохо, — сознался Виктор.
Улыбка у Лали была сочная и мягкая, а не одеревенелая, какая бывает после сна.
— Что будешь пить?
— Ничего не хочется, — сказала Лали.
Виктор расчесал густую бороду пальцами правой руки. Лали спросила:
— Ну, как интервью?
— Чушь собачья.
— Почему?
— Сама знаешь. — Виктор настроил голос на комическую торжественность: — «Что вы будете делать в кортесах, если вас выберут депутатом?» Действительно, черт побери, что я буду делать в кортесах? Сидеть на заседаниях, слушать и выступать, если покажется нужным.
— Ты, надеюсь, не сказал так, уж больно приземленно.
Они стояли лицом к двери, но, когда Рафа вошел и обнял их за плечи, Лали все-таки вздрогнула.
— О чем говорят депутаты? — сказал Рафа. Наклонился к Лали:
— Один поцелуй, любовь моя.
Лали механически чмокнула его в щеку.
— Если бы ты вложила немного
— Где ты поставил машину? — спросил Виктор.
— На углу. Плохое место.
Он залпом выпил стакан и положил на стойку несколько монет. Через дверь виден был летевший над городом маленький самолет. Он летел по голубому небу, и белая лента от хвоста вилась за ним серпантином.
— Пора отваливать, старики, хватит слюни пускать на самолетик.
Лали поддержала:
— А то Суарес из кожи лезет, а мы…
Виктор посмотрел в одну сторону, потом в другую:
— Где же твоя машина?
— Иди, иди, старик, за углом.
Это был светло-желтый «сеат-124», и на правом его боку красовалась улыбающаяся физиономия лидера, а на левом — огромная эмблема партии. Рафа открыл заднюю дверцу, приглашая Виктора.
— Ты — назад. — И, видя, что тот не двигается с места, добавил: — Шевелись живее, старик, ты же все-таки кандидат в руководители как-никак, а?
Виктор повиновался. Лали сказала:
— Хочешь, я поведу?
Рафа крутил на пальце ключи.
— Что? — Он сел за руль. — Ты уж давай следи за дорогой, да не забудь: пристегни свой прелестный бюст ремнем безопасности.
Машина тронулась. Улица кипела. Автомобили неслись в обоих направлениях, а пешеходы — их было множество — высыпали на мостовую, стоило движению застопориться хоть на миг. Рафа беспечно и лихо объезжал машины и пешеходов, стараясь первым подойти к светофору.
— Слушай, нельзя ли поспокойнее? Так ты до собрания все нервы нам вымотаешь, — сказал Виктор.
Улица, словно ковром, была выстлана призывами и листовками, машины, проезжая, оставляли на них отпечатки шин. С фасадов, с заборов, огораживающих строительные работы, с мрамора банковских зданий пестрые плакаты приглашали голосовать за ту или иную партию. Время от времени попадались неистребимые надписи, сделанные краской.
— Погляди-ка, — показала Лали, смеясь.
На зеркальных стеклах большого магазина тканей чья-то рука вывела: «Хочешь голосуй, хочешь нет. Как твоей левой пятке угодно».
Рафа хохотнул.
— Ничего, — сказал он. — А этот, посмотри!
Чуть поодаль та же рука написала теми же буквами: «Автономию Куриэлю!» Виктор спросил:
— Куриэль — это селение, что славится своими сосисками? Там еще церковь в мосарабском стиле?
— Оно самое, — сказала Лали.
Они домчались до моста, там машин было меньше, и Виктор чуть согнулся, достал из кармана кассету и через плечо протянул ее Лали:
— Поставь, если не трудно. Подсластим наше путешествие.