Конь в малине
Шрифт:
И пошла писать губерния!
Как не пытался Зубрилов отмазать подчиненного, ничего у него не вышло. Жопа-то и у Зубрилова одна – своя!..
Особист получил повышение, а бывший капитан Ладонщиков попал в жернова репрессивной машины. То, что люди уже на Марсе, этой машине не мешает… Арест. Военно-полевой суд. Приговор. «За неисполнение приказа назначить наказание в виде смертной казни через расстрел. Ходатайство непосредственного начальника об отправке в штрафную роту отклонить».
Правда, мораторий
И сел Вадим Ладонщиков за стены каменные, дожидаться неизбежного конца – то ли пуль от расстрельной команды, то ли естественной смерти лет через сорок; без надежды на досрочное освобождение, без периодических, хоть и не частых, свиданий с женой (развелась-таки, не просто пугала!). Свидания хоть и не частые, но в них дети тоже зачинаются. А так род Ладонщиковых – под корень! Это вам не спасение рядового Райана!
И когда к Вадиму Ладонщикову пришли с предложением поучаствовать в секретном эксперименте с возможным изменением приговора после окончания эксперимента, он решил рискнуть, согласился…
59
Когда все закончилось, Катя меня не отпустила. Ее бедра по-прежнему стискивали мою поясницу, как будто жена боялась, что я исчезну вместе со сладострастием, испарюсь, улечу, сгину…
А мне вдруг пришла в голову дурацкая мысль. Даже в момент совокупления (в классической позе, разумеется) мужчина крепким телом прикрывает от возможной опасности лоно матери своих будущих детей. Предусмотрительна природа, ох предусмотрительна!..
Наконец Катя расплела бедра, я приподнялся на локтях, глянул в любимые глаза и сказал:
– Ну, здравствуй!
– Господи ты боже мой! – прошептала она. – Узнал?
– Узнал, кареглазая Лили.
– Кто такая? – встрепенулась Катя.
– Ты… Когда-нибудь расскажу.
Мы еще долго лежали, стиснув друг друга в объятиях не страсти, но нежности, и я опять вспоминал, прокручивал перед внутренним взором свою жизнь – ту, первую, настоящую, а не навязанную мне Борисом Соломоновичем Кунявским, царствие ему небесное.
– Я перед тобой виновата, Вадик, – прошептала наконец Катя. – Я тебя предала. Господи ты боже мой, как много мне надо рассказать…
– Не надо. Я все знаю.
– Все-все?
– Да, все-все.
– Откуда?
– А это не важно, Катюшенька! – Я коснулся губами ее пылающего лба.
И здесь она разрыдалась.
Я молчал – что тут можно было сказать!
– Он убил нашего ребенка, Вадим! – Слова прорвались сквозь рыдания. – И еще одного… Господи ты боже мой! А я убила его самого!
– Знаю! Он убил не только нашего ребенка. И не только вашего с ним… Он убил и других детей. Ты ни в чем не виновата, Катя. А если и виновата, так не мне тебя судить. – Я погладил вздрагивающие плечи. – Не наигрался,
– Я всегда тебя любила!
– Знаю. И я тоже всегда тебя любил. Просто был дурак дураком, вояка без мозгов.
Она вздохнула, прижалась ко мне, и мы долго лежали молча. Лишь смотрели друг на друга. Потом она все-таки заснула. А я оставил ей записку, пообещав вернуться в десять, выключил телефон и поехал на Марсово поле.
60
Инга появилась ровно в девять:
– Привет, Максима! – Это была Инга-любовница. – От хвостов я избавилась. Куда поедем?
– Привет, – сказал я.
Она сразу почувствовала холодок в моем голосе и как-то скукожилась, сгорбилась, будто застеснялась своей груди. Я отвел глаза:
– Спасибо тебе, Инга. Мне удалось отыскать Савицкую.
– И?..
– И удалось вспомнить, кто я таков на самом деле.
Она сгорбилась еще больше:
– Ну и кто же ты?
– Мальчик, не наигравшийся в войну. И за эти игры мне еще долго придется платить по счетам.
Она не поняла, а я не стал объяснять. Потом она выпрямилась, и я вновь увидел, как любовница превращается в сотрудника спецслужбы.
– Савицкая согласилась свидетельствовать против Раскатова?
Я ответил на вопрос вопросом:
– Ты мне можешь дать его прямой телефон? У него ведь наверняка есть мобильник.
– Разумеется, есть.
– Дашь мне номер?
– Конечно… Но что ты задумал?
– Пока ничего. Просто интуиция подсказывает, что он мне понадобится, а я привык интуиции верить.
Инга пожала плечами:
– Заноси.
– Лучше запомню. Это безопаснее.
Она продиктовала десяток цифр. Я запомнил.
– Спасибо!
– Пожалуйста! – Она вновь пожала плечами. – И все-таки… Чего ты добился? Будет Савицкая свидетельницей или нет?
– Нет. Я этого не позволю.
– Ты?!. Но почему?
– Потому что она моя жена.
Инга охнула и сжала обеими руками шею, будто ей вдруг перестало хватать воздуха.
– Жена?! – Теперь передо мной стояла не любовница и не сотрудница Десятого управления.
Это искривившееся, несчастное лицо могло принадлежать только женщине, у которой секунду назад умер близкий человек.
– Прости, – сказал я.
– Н-ничего… – пробормотала она и судорожным жестом подняла руки к вискам.
– Прости! – повторил я. – Мне очень жаль.
Инга вдруг повернулась и деревянной походкой пошла прочь. Натолкнулась на фонарный столб, начала валиться на бок. Я бросился следом и схватил ее за локоть.
– Прости! – Мне нечего было сказать, кроме этого короткого слова.
Она подняла голову. В прекрасных – да-да, прекрасных, к чему кривить душой! – глазах стояли слезы.