Конан из Киммерии
Шрифт:
— Эй, Иванос! — крикнул он, — Ты уже вставал на мою сторону. А сейчас поддержишь меня?
— О да, клянусь Митрой! — Пират был из тех, кто всегда держит нос по ветру, — Конан прав, ребята. Он — наш законный капитан!
Последовали одобрительные возгласы. И хотя морским разбойникам недоставало энтузиазма, их голоса звучали искренне. К этому очень располагало грозное безмолвие леса, в котором, быть может, скрывались чернокожие красноглазые демоны с окровавленными клыками.
— Поклянитесь на мечах, — потребовал Конан.
К нему протянулись рукоятями вперед сорок четыре меча, и сорок четыре голоса произнесли пиратскую клятву верности.
Конан ухмыльнулся и вложил в ножны меч.
— Забирайтесь на борт, мои храбрецы, и хватайтесь за весла.
Он обернулся и заставил подняться на ноги Оливию, которая пряталась за фальшбортом.
— А что будет со мной, капитан? — спросила она.
— Чего бы ты хотела? — Конан внимательно поглядел на нее.
— Идти с тобой, куда бы ни лежал твой путь! — воскликнула она, обвивая белыми руками его бронзовую шею.
Пираты, карабкавшиеся на борт, при виде девушки загомонили от изумления.
— Даже если это путь кровавых сражений? — спросил Конан, — Учти, за кормой этой галеры всегда будет тянуться багровый след.
— Да. Я готова ходить с тобой по любым морям, синим или красным, — пылко ответила она. — Ты варвар, а я — изгнанница, отвергнутая своим народом. Мы оба парии, бродяги на этой земле. Возьми меня с собой!
Он рассмеялся и приник к алым губам.
— Я сделаю тебя королевой синего моря! Поднимайте якорь, псы! Клянусь Кромом, мы еще подпалим штаны королю Илдизу!
«…Родится ведьма»
(рассказ, перевод М. Успенского)
Преследуемый войсками давнишнего своего врага — короля Ездигерда, Конан едва унес ноги и вновь присоединился к пиратам. Однако это приключение оказалось не более чем мимолетным эпизодом в неправдоподобно яркой биографии киммерийца, он вновь пустился в странствия по суше, возглавив в конце концов дворцовую гвардию королевы Тарамис в Хауране…
1
Тарамис, королева Хаурана, пробудилась от тревожного сна. Окружающая ее могильная, звенящая в ушах тишина не походила на обычное безмолвие ночного дворца — скорее на покой мрачных подземелий.
Она удивилась тому, что свечи в золотых подсвечниках погасли. Сквозь стекла в серебряных оконных переплетах пробивался звездный свет, но он был слишком слаб, чтобы развеять мрак спальни.
В темноте Тарамис заметила светящуюся точку, и она приковала к себе все внимание королевы. Свет, исходивший из нее, становился все ярче и ярче, пока не осветил обитые шелком стены. Тарамис приподнялась и увидела, что перед нею вырисовываются очертания человеческой головы. Пораженная королева хотела позвать слуг, но ни одного звука не вырвалось из пересохшей гортани. Черты призрака становились все отчетливее: гордо запрокинутая голова, увенчанная конной черных волос. Королева замерла: перед нею было ее собственное лицо! Словно она гляделась в зеркало — правда, кривое. Таким жестоким и хищным было выражение этого лица.
— О Иштар! — прошептала Тарамис. — Я околдована!
К ее ужасу, отражение ответило голосом, источавшим сладкий яд:
— Околдована? Нет, милая сестричка, это не колдовство!
— Сестричка? — сказала королева. — У меня нет сестры!
— И никогда не было? — поинтересовался голос. — Неужели у тебя никогда не было сестры-близняшки с таким же тонким телом, равно чувствительным и к пыткам, и к поцелуям?
— Да, когда-то у меня была сестра, — ответила Тарамис, все еще считая это кошмарным сном, — Но она умерла…
Прекрасное лицо во тьме исказилось гримасой, столь ужасной, что королева отпрянула, — ей показалось, что черные локоны со змеиным шипением поднимаются над мраморным челом призрака.
— Ты лжешь! — выдохнули алые искривленные губы. — Она не умерла! Ты дура! Но довольно маскарада — гляди на здоровье!
Свечи в золотых подсвечниках внезапно зажглись — словно светящаяся змейка проскользнула по стенам. Тарамис задрожала и съежилась в изголовье покрытого шелком ложа, глаза ее расширились и с ужасом уставились на фигуру, возникшую из мрака. Казалось, что перед нею стоит вторая Тарамис, сходная с королевой каждой жилкой тела, но как бы одержимая злым демоном. Ярость и мстительность горели в ее глазах дикой кошки, жестокость таилась в изгибе сочных пунцовых губ, каждое движение тела словно бы бросало вызов. И волосы были уложены так же, как у королевы, и на ногах такие же позолоченные сандалии…
— Кто ты? — пересохшими губами прошептала Тарамис, — Объясни, как ты сюда попала, или я прикажу слугам позвать стражу!
— Кричи-кричи, хоть надорвись от крика, — отвечала незваная гостья, — Слуги твои не проснутся до утра, даже если весь дворец сгорит. И гвардейцы не услышат твоего визга — я отослала их из этого крыла дворца.
— Что ты сказала? — воскликнула оскорбленная Тарамис, — Кто, кроме меня, осмеливается приказывать моим гвардейцам?
— Я, милая сестричка. Как раз перед тем, как войти сюда. Они подумали, что это их любимая повелительница. Ха! Я удачно сыграла эту роль! С каким царственным величием, с какой неотразимой женственностью держалась я с этими бронированными болванами…
Тарамис почувствовала, что какие-то грозные и загадочные события сжимают кольцо вокруг нее.
— Кто ты? — крикнула она в отчаянии, — Зачем ты пришла? Что это за бред?
— Кто я? — В ласковом голосе сквозило шипение кобры. Незнакомка наклонилась к ложу, крепко схватила королеву за плечи и заглянула ей в глаза. Взгляд этот парализовал Тарамис.
— Дура! — взвизгнула гостья, — И ты еще спрашиваешь? И ты еще гадаешь? Я же Саломея!
— Саломея! — воскликнула Тарамис, и волосы зашевелились у нее на голове, когда это имя обрело в памяти смысл, — Я думала, что ты умерла сразу же после рождения…
— Многие так думали, — сказала та, что назвалась Саломеей. — Меня унесли умирать в пустыню — будьте вы все прокляты! Беспомощного плачущего ребенка, еле живого! А знаешь, почему меня обрекли на смерть?
— Я слышала… Мне рассказывали…
Саломея захохотала и разорвала тунику на груди. Как раз между двумя тугими полушариями виднелось странное родимое пятно в виде красного, как кровь, полумесяца.
— Ведьмин знак! — Тарамис отпрянула.
— Он самый! — Полный ненависти хохот был острым, как лезвие кинжала. — Проклятие царствующего дома Хаурана! До сих пор на торговых площадях наивные глупцы рассказывают эти байки о том, как первая в нашем роду королева сошлась с повелителем тьмы и понесла от него дочь, имя которой помнят и по сей день. И с тех пор каждые сто лет появляется в аскаурийской династии девочка с алым полумесяцем. «Раз в столетье да родится ведьма» — так звучит древнее проклятье. И оно сбывается! Некоторых из нас убивали при рождении — так хотели поступить и со мной. Другие оставались жить ведьмами — гордые дочери Хаурана, отмеченные адским полумесяцем на мраморном теле, и каждая из них звалась Саломеей! Всегда была и всегда будет появляться ведьма Саломея. Даже если сойдут с полюсов вечные льды, чтобы обратить мир в прах, даже если заново возродятся царства земные — все равно будет ходить по свету царственной походкой Саломея, и будут чары ее порабощать мужчин, и будут по ее капризу отрубать головы мудрейшим!