Кондотьер

Мах Макс

— Чего так дорого? — Натали открыла сумочку, достала деньги. Две ассигнации: пятьсот и тысяча.

— Стволы с завода, прямо из Тулы. И кокаин хорошего качества, от поставщика. Плюс за оперативность, минус за дружбу. Другому бы в две косых обошлось.

— Уговорил. А что с Вектором?

— Постараюсь узнать…

— Ты уж постарайся, пожалуйста!

— Да, я-то тут причем! — пожал плечами Гут. — Иди, Нюта, найди черную кошку в темной комнате.

— Особенно, если ее там нет…

— Ну, — поднял брови Гут, — а я о чем?!

* * *

Могло показаться, что найти кого-нибудь

вроде Зосимы — дело простое. Незатейливое, как говорят в Ростове. На самом же деле, все обстояло ровным счетом наоборот. Не будь у Натали нужных знакомств, авторитета и наводки — в данном случае из самых что ни на есть темных недр всенародно презираемой Охранки — иди, девушка, найди этого старого каторжанина, который то ли заслуженный ветеран революционного движения, то ли совсем наоборот — бандюга с большой дороги. Но и найти — полдела. К такому подойти — целая наука. Впрочем, на счастье — или, напротив, на беду — анархисты своими смотрятся и в интеллигентских салонах, и на бандитских малинах. Так что за те шесть лет, что Натали состояла в организации — а вписалась она еще будучи гимназисткой — успела повидать и тех, и этих. И разговаривать на равных научилась с теми и другими. Поэтому и к дому Горшковой подошла спокойно. Не суетилась, не ежилась. Просто проверилась еще раз на подходе к Ручью — вроде бы, и стряхнула топтунов Генриха, а все равно «доверяй, но проверяй», — прогулялась по близлежащим улочкам, как бы занятая своими делами, да и вышла вдруг к деревянному двухэтажному дому с мезонином. Дом у госпожи Горшковой — кто бы ни скрывался под этим именем — оказался опрятным, как и большинство зданий на Ручье, и приятным на вид. Выстроен ловко, хоть и давно, крашен темной охрой, отделен от улицы палисадником и зеленым штакетником с резной калиткой как раз напротив двери. А там, у самой двери, рядом с крылечком сидит в кресле старичок, тихий да мирный, если на первый взгляд, и дымит трубочкой-носогрейкой. Ни дать, не взять — любимый типаж писателей-деревенщиков, того же Василия Ивановича Белова из Вологды или кого другого.

— Доброго вам дня, дедушка! — поздоровалась Натали, подходя к заборчику.

— И тебе всех благ, девушка! — голос у старика оказался сиплый и слабый, с присвистом. — Только какой же это день, милая, когда вечереет уже!

— Ваша правда, — кивнула Натали. — Вы Зосима?

— Я-то я, а ты кто будешь?

— Анюта.

— Из блядей, что ли?

— Не, — лениво, с растяжкой ухмыльнулась Натали, — из татей.

— О как! — качнул головой старик. — Гостинцев принесла?

— А то!

— Тогда, заходи!

* * *

— Извините, командир, но чудес на свете не бывает! — Людвиг не дерзил, «резал правду матку».

— Что совсем? — Генриху эта правда была ни к чему. Он и сам с усам, вот только легче от этого не становится.

— Она же Черт, командир! Ее Охранка четыре года взять не может. Уходит, и все тут!

— Но в Петрограде-то ты ее вел, как миленькую.

— Так она тогда в расстроенных чувствах пребывала, и возможностей наших еще не знала. Теперь не то. Ученая. Рубит хвосты и уходит.

— Твою мать!

— Это фигура речи, или вы действительно имеете в виду мою матушку?

— Людвиг, ну, какого хрена ты заедаешься? Не видишь, человек на нервах!

— А хотите, командир, я вам настроение подниму? — Людвиг не зубоскалил, не дразнил. Оставался серьезен, дальше некуда.

— Валяй! — разрешил Генрих.

— Вам немерено повезло, командир!

— Мне? — возмутился Генрих, знавший, как ему на самом деле «повезло», и чего ему это стоило. — Повезло?!

— Вас такая женщина любит, а вы, извините за мой русский, дурью маетесь!

«Ах, вот ты о чем!»

— Понимаешь, Людвиг, — Генрих вздохнул мысленно, но мгновение слабости уже миновало, — я не настолько старый, чтобы поверить в такую хрень, как любовь, но дело не в этом. Любит, не любит… Мне не нравится нынешняя ее активность. Причем сразу по нескольким совершенно не связанным между собой причинам.

— И какие первых две? — полюбопытствовал майор.

— Я не знаю, что она задумала, и это меня беспокоит. Наташа слишком опасный хищник, чтобы оставлять ее без присмотра.

— Интуиция вещь, конечно, ненадежная…

— Без предисловий!

— Полагаю, что опасаться вам нечего, командир. Пусть другие боятся!

— Звучит соблазнительно… Но ты учти, Людвиг, за ней еще один выстрел остался.

— Так и за вами тоже! Целых два!

— Я за нее беспокоюсь, — признал Генрих. — А что если влезет во что-нибудь эдакое? Тебе рассказать, сколько найдется желающих ей шею свернуть?

— Мне не надо, — поморщился Людвиг. — Это я и сам могу, и список у меня, командир, подлиннее вашего будет. Однако… Можно я по-немецки? — когда Людвиг нервничал, а случалось это крайне редко, он переходил на родной язык.

— Валяй.

— Это часть соглашения.

— Какого еще соглашения? — нахмурился Генрих.

— Брачного, я полагаю, — пожал плечами Людвиг. — Она от вас никуда не уйдет, командир, но вы должны принимать ее такой, какая она есть. Она же вас принимает!

— Она меня, черт знает, в чем подозревает, — Генрих знал правила: никогда не приближать к себе тех, кто на тебя не работает. Да, и тех держать на коротком поводке. Но одно дело знать, и совсем другое — все эти богопротивные правила соблюдать. Не машина, чай, не пражский глиняный болван! Однако, впустив Наталью в свое собственное жизненное пространство, пенять на ее осведомленность было поздно. Умная женщина. Можно сказать, талантливая. Должна заметить нестыковки, и наверняка заметила.

— Она меня, черт знает, в чем подозревает! — буркнул просто так, чтобы дать волю чувствам.

— Так не без повода же! — И ответ ожидаемый, Людвиг тоже не простак. Знает жизнь.

— То-то и оно… Ладно! Спасибо, Людвиг — дал выпустить пар. Иван где?

— В палаццо… К нему жена с сыном приехали.

— В палаце, — поправил Генрих.

— Не понял! — нахмурился Людвиг.

— Здесь говорят не палаццо, а палац.

— Палац, — повторил Людвиг. — Но по виду-то настоящее палаццо!

— Так палаццо и есть, — подтвердил Генрих, позволив себе тень улыбки, никак не более. — Строили по генуэзским образцам. Да и архитектор — забыл, как звали — итальянец. Так что — палаццо. Но в Новогрудке — называется палац. Компрене?

— Уи, месье! — позволил и себе улыбку Людвиг.

— Значит, вся семья в сборе.

— Как и планировалось. Приглашают встретиться за завтраком.

— Отлично! — кивнул Генрих. — Как думаешь, до утра госпожа анархистка объявится? Не хотелось бы, знаешь, идти на встречу одному…