Конец цепи
Шрифт:
Она сделала, как ей сказали.
Бросила последний взгляд на Вильяма. Но увидела только его затылок.
Жанин пыталась послать ему сообщение, но он не понял, а сейчас она не знала свою дальнейшую судьбу.
Пожалуй, все было слишком поздно.
Наверное, она упустила шанс.
Катастрофа приближалась, и ей не удалось ничего сделать.
Она покинула душ и оставила послание за своей спиной.
Только когда охранники увели ее, Вильям увидел, что Жанин имела в виду.
На запотевшей стенке ее палец написал четыре буквы. Короткое сообщение. Которое вот-вот должно было
AGCT.
Вот и все, что было там.
Вильям посмотрел ей вслед, но она находилась к нему сейчас спиной. Они завернули ее в толстое полотенце, вывели из комнаты, по-прежнему не прикасаясь к ней, через дверь и направо по коридору.
Их взгляды встретились на мгновение. Слишком короткое для общения, и он заметил страх в ее глазах, когда она исчезала из его поля зрения, перед тем как тяжелая дверь закрылась за ней. Страх не по поводу ее ближайшего будущего. А из-за того, что он не увидел ее послание.
Но он ведь прочитал его. Хотя и не понял смысл.
AGCT.
Аденин, гуанин, цитозин, тимин.
И что?
Вильям закрыл глаза. Теплая вода продолжала омывать его тело, в то время как он заставлял себя думать.
Азотистые основания нуклеиновых кислот. Четыре краеугольных камня ДНК. Вряд ли ведь Жанин имела в виду что-то иное, но почему написала их, почему захотела, чтобы он увидел это?
Он заставлял себя сосредоточиться. Попытался избавиться от страха, связанного с тем, что они, возможно, заразились, вытеснить из головы неприятный осадок от увиденного.
Больная женщина. В карантине.
ДНК.
Вирус.
Именно это она пыталась рассказать?
Генетическая мутация? В таком случае снова: и что?
Вильям не продвинулся дальше, прежде чем мужчины вернулись.
Они остановились перед шатром Вильяма. Приказали ему выключить воду, насухо вытереться внутри, как Жанин сделала до него.
Серьезность в их глазах испугала его. Они боялись. И когда вели его оттуда, с защитными масками на лицах, в резиновых перчатках, чтобы не касаться его тела, не только холод в коридоре заставлял его постоянно дрожать.
В комнате по-прежнему царила полная тишина, когда дверь за спиной Франкена открылась и вошел Коннорс. Франкен остался стоять неподвижно, даже не поднял на него глаз. Во-первых, он уже по шагам знал, кто пришел, а во-вторых, сомневался, что его взгляд был таким сосредоточенным и уверенным, как он бы хотел. Словно для кого-то являлось секретом то, что все они чувствовали. Как будто неприятное, даже бесчеловечное решение принимается просто небрежным кивком, а потом о нем уже никто не задумывается, словно речь шла о сущей безделице.
Коннорс встал рядом с ним. И тоже посмотрел по другую сторону прозрачной перегородки. А потом они стояли молча, двое мужчин в генеральской форме, слушали шум кондиционера и не шевелились, словно оба считали, что, пока они не разговаривают об этом, все это неправда.
Внутри на поставленных рядами койках умирали люди, ужасающе спокойные под своими простынями, одинокие в ожидании, когда их земное существование прекратится. Медсестра давно закончила свою работу и оставила комнату, и Франкен вдруг понял, что даже не представляет, как долго он стоял там.
– Да? – сказал он наконец.
– Я просто хотел, чтобы ты знал. Все закончилось.
– Уоткинс?
Это
– Мы известили ее семью, – сказал Коннорс. – Она умерла в результате несчастного случая в лаборатории.
Франкен кивнул. Это также не было ложью. Не совсем правдой, но и не полным враньем.
– А наши друзья?
– Мы знаем, где они побывали. Нет никаких признаков того, что они заражены.
– Но анализы взяты?
– Да, завтра мы будем знать наверняка.
Потом они еще какое-то время стояли, смотрели на ряды безымянных коек. Пока Коннорс не почувствовал, что находится в этом положении достаточно долго, и повернулся к двери, собираясь уйти.
Но перед тем как шагнуть за порог, он обернулся. Одной темы они еще не касались с тех пор, как он вошел, и Коннорс знал, что это само по себе уже было ответом. Он посмотрел мимо Франкена, в направлении гладко выбритого мужчины на кровати далеко за перегородкой, спокойно спавшего и вроде бы абсолютно здорового. Во всяком случае, со стороны он выглядел таковым. Но внутри его безостановочно шла война, и мужчина уже находился на пути к поражению.
– Стало бы большим сюрпризом, если бы она выкарабкалась, – сказал Франкен.
– Наша работа заключается в том, чтобы надеяться, – ответил Коннорс.
Вот и все, больше ничего им не требовалось говорить.
Коннорс постоял еще мгновение, прежде чем он обернулся.
Это была их последняя карта, и она не сработала.
Им осталось надеяться на Вильяма Сандберга.
А Коннорс с удовольствием получил бы еще шансы.
Николай Рихтер в своей красной «Тойоте Рав-4» держал курс на Схипхол. Сейчас ему требовалось подняться на виадук с автострады А9, и его настроение оставляло желать лучшего по двум совершенно разным причинам. Движение было очень интенсивным, из-за чего ему приходилось маневрировать между полосами, постоянно лавировать, газовать, тормозить и мешать другим водителям, получая в ответ оскорбительные жесты. Но иначе он не мог ехать вперед так быстро, как ему хотелось. Он уже опаздывал, и только пустые дороги и небольшое чудо позволили бы ему прибыть вовремя.
Это во-первых.
Во-вторых, у него чесалась спина.
Ладно было бы достаточно лениво и мирно потереться о спинку сиденья и почувствовать определенное облегчение, по крайней мере достаточное, чтобы потерпеть, пока не представится возможность разобраться с этим как следует.
Так нет, ужасно и неумолимо. Во всяком случае, достаточно сильно, чтобы сводить его с ума. Вдобавок настолько глубоко и интенсивно, что мозг не мог прийти к решению, действительно ли спина чешется, или речь идет о какой-то своеобразной форме боли. И в то время как Николай зигзагами двигался вперед на очень большой скорости в утреннем потоке машин, держа руль одной рукой, другую он засунул за воротник и за ослабленный галстук, заставляя пальцы забраться вниз как можно дальше и наконец сделать что-нибудь с дьявольским зудом, прежде чем тот по-настоящему сведет его с ума.