Конец пути
Шрифт:
– Ага, – Широков ухмыльнулся. – Стенкой!
– Не обязательно. Я бы даже сказал – маловероятно. Если у коридора есть вход, то должен быть и выход.
Широков вздохнул.
– Дать бы тебе по твоим узким гляделкам, – глухо проговорил он.
– Странное ощущение, – заговорила вдруг Аня, и голос ее прозвучал так взросло и серьезно, что все взглянули на нее с удивлением. – Столько людей погибло, а я не чувствую ни жалости, ни горя. Я чувствую только страх. Страх за свою собственную жизнь.
– И что же тебя смущает? – уточнил Максим.
– В
Девочка провела по лицу рукой, словно снимала невидимую паутину.
– Нам всю жизнь говорили, что людей нельзя убивать, а здесь… – Она осеклась, но собралась с духом и продолжила: – Здесь Фила раздавили как таракана. И мир не рухнул. Бог никого не наказал. Все осталось как прежде, будто его и не было никогда. Ника убила моего отца, и мир тоже не рухнул. И она после этого не сошла с ума и не ушла в монастырь. Она спокойно ест глазунью по утрам, ходит на работу и пьет свой любимый мартини. Даже оливку туда бросает. Почему же тогда говорят, что людей нельзя убивать? Ведь после их смерти ничего не меняется, как после смерти каких-нибудь… насекомых.
– Аня, ты не в себе, – тихо проговорила Илона и с опаской посмотрела на бледную Нику.
Девочка тоже посмотрела на старшую сестру.
– Ника, я тебя не осуждаю, – сказала она. – Если честно, я сама много раз об этом думала.
– О чем? – тихо спросила та.
– О том, что его надо убить. И даже прикидывала, как это сделать. Если бы не ты, я бы сама его прикончила.
– Боже, Аня, что ты говоришь? – испуганно пробормотала Илона. – Ты говоришь ужасные вещи!
Аня на нее не смотрела. Она смотрела на Широкова.
– Эй, вы, бурильщик! – с истеричной веселостью окликнула она. – Людей можно убивать?
– Иногда даже нужно, – ответил тот.
Аня перевела взгляд на Максима:
– А вы что думаете? Людей можно убивать?
– История показывает, что да, – сухо ответил тот. – Люди тысячи лет только этим и занимаются.
– Может, не будем сейчас это обсуждать? – громко сказал Валентин. – Мы в ловушке, и нам надо отсюда выбираться!
– Да-да… надо выбираться, – задумчиво произнес Максим. Он оглядел лица своих спутников. – А знаете, что я думаю?
– Что? – прищурился Широков.
– Если это какой-то эксперимент, то наблюдатель есть не только снаружи. Он должен быть среди нас, чтобы вести наблюдение отсюда, «изнутри» группы.
– Хочешь сказать, что среди нас «крыса»?
– Вполне может быть! – воскликнула Илона.
Она повернула голову и уставилась на Розу Муратовну. Та покраснела.
– Почему вы так смотрите? – смущенно спросила она.
– Потому что вы кажетесь мне подозрительной.
– Я? – Роза Муратовна крепче прижала к себе сына и с тревогой посмотрела на лица своих спутников. – Вы думаете, что я – одна
– Вы ведь мусульманка? А что, если все это организовали террористы? – Она взглянула на Максима. – Ведь могли же это сделать террористы, правда?
– Я росла не в горном ауле, – спокойно сказала Роза Муратовна. – Мой отец – крупный ученый. А его отец был заместителем народного комиссара просвещения. В нашем роду три поколения советских интеллигентов-атеистов. Моя мама – русская. Мой бывший муж – тоже. Мой сын тоже считает себя русским.
Ника и Илона посмотрели на парня-аутиста. Тот продолжал играть в свой «Тетрис».
– Интересно, сколько может стоить такое кольцо? – поинтересовалась Илона, глядя на перстень Розы Муратовны.
Ника покраснела от смущения за сестру и бросила на нее суровый взгляд, но Илона сделала вид, что не заметила его.
– Я не знаю, – с растерянной улыбкой ответила Роза Муратовна, тоже посмотрев на свое кольцо. – Даже никогда не интересовалась.
– Из этого я могу сделать вывод, что у вас нет недостатка в деньгах, – объявила Илона.
– Не совсем так, – мягко проговорила женщина. – Мой муж был очень обеспеченным человеком. Год назад он ушел от нас. Когда мы расписывались, мы не составляли брачный контракт. Я хотела судиться, он уговорил меня заключить мировую и в качестве «отступных» купил нам квартиру в этом доме.
– Вы могли отсудить у него больше, – сказала Илона.
– Вряд ли. Мой бывший муж – обеспеченный человек, но не олигарх. Кроме того, у него теперь другая семья, которую нужно содержать. И вообще, с чего вы взяли, что я во всем этом замешана? Если уж говорить о подозрительных людях, то обратите внимание на Валентина.
Пак усмехнулся:
– И что со мной не так?
– Вы терпите от Максима такое, чего никто бы не потерпел.
– Мусульманка права, – вступил в разговор Широков. – Почему ты все это терпишь, мао?
– Может быть, потому, что я терпеливый?
– Ты мне тут не впаривай, – с угрозой проговорил бурильщик. – Или ты скажешь правду, или…
– Или что?
– Меня тоже давно терзает этот вопрос, – вмешался в перебранку Максим. – Почему ты до сих пор не послал меня к черту, Валек? Может быть, я нравлюсь тебе как мужчина? Или ты втихаря прихлебываешь дорогой коньяк из моих бутылок?
– Дорогого коньяка у вас сроду не водилось, шеф.
– Тогда почему? Любишь стирать грязные носки и выносить утки?
Валентин сжал кулаки.
– Иногда, шеф, мне хочется вас убить, – сухо сказал он.
– Так какого хрена ты до сих пор этого не сделал?
Валентин помолчал, а потом заговорил – медленно и спокойно:
– Восемь лет назад. Магазинчик «Верона». Два отморозка застрелили кассиршу и взяли в заложники девять человек. Помните это?
– Ну. И что?
– Одним из тех заложников был я. А еще одним – моя мама. Тот гад уже приставил пистолет к ее виску, когда появились вы и разбили ему голову огнетушителем.