Конец радуг
Шрифт:
– Д-да.
– Я тут был всего неделю назад. Вы его не узнавали. Странное чувство – заглядывать в мрак прошлого, но…
– Да. Я знал, что у меня не может быть сына. Я был слишком молод. Я только хотел домой, к родителям, в Бишоп. И даже сейчас мне странно видеть, что Боб такой взрослый… – Тут на него обрушились последствия этой мысли: – Значит, мои родители умерли…
Рид кивнул:
– Боюсь, что да, Роберт. Вам еще предстоит вспомнить целую жизнь.
– Как лоскутное одеяло? Или сперва самые ранние воспоминания? Или я в какой-то точке застряну, и…
– На это вам лучше ответят доктора. – Рид замялся. – Послушайте, Роберт. Вы же были профессором?
Я был поэтом!
Но вряд ли Рид воспринял бы это звание как более высокое.
– Да. Заслуженным профессором в отставке. Английский язык и литература. В Стэнфорде.
– Ну, о'кей. Значит, вы умный мужик. Вам много чего предстоит выучить, но я спорю, что вы снова станете умным. И не паникуйте, если не можете чего-нибудь вспомнить. Но и не слишком напирайте. Наши врачи практически каждый день будут восстанавливать какую-нибудь дополнительную способность – теоретически считается, что так для вас менее травматично. И не важно, правда это или нет, главное – держать хвост пистолетом. У вас же здесь любящая семья.
Лена. Роберт на миг опустил голову. Не возврат в детство, но что-то вроде второго шанса. Если он вернулся из глубин Альцгеймера, если, если, если… то у него может быть еще лет двадцать впереди, чтобы вернуть то, что он потерял. Итак, две цели: стихи и…
– Лена.
– Что вы говорите, сэр? – наклонился к нему Рид. Роберт поднял глаза:
– Моя жена… то есть бывшая жена. – Он попытался вспомнить больше. – А вот чего я точно никогда не вспомню – это что было после того, как у меня шарики за ролики заехали.
– Я ж говорил, не берите в голову.
– Помню, что был женат на Лене, и мы воспитывали Бобби. И много лет назад разошлись. А потом… Я помню, что она была со мной, когда Альцгеймер меня гасил уже всерьез. Сейчас ее снова нет. Где она, Рид?
Рид сморщился и наклонился, чтобы застегнуть сумку со своим снаряжением.
– Мне очень жаль, Роберт… ее не стало два года назад. – Он поднялся, легонько потрепал Роберта по плечу. – А знаете, мы сегодня отлично продвинулись. Теперь извините, мне пора.
В прежней жизни Роберт Гу обращал на технические штучки еще меньше внимания, чем на текущие события. Природа человеческая неизменна, и работа поэта – выделить и проявить эту неизменную суть. А теперь… что ж… Я вернулся из мертвых! Значит, есть что-то новое под солнцем, проявление технологии слишком велико, чтобы его игнорировать. Жизнь дает ему новый шанс – шанс продолжить свою деятельность. И как он будет ее продолжать – очевидно. «Тайны возраста». Он пять лет потратил на песни из этого цикла – такие стихи, как «Тайны детства», «Тайны юных любовников», «Тайны стариков». Но «Тайны умирающих» – форменная фальшивка, написанная до того, как он стал умирать по-настоящему, пусть даже люди считали, что это самая глубокая песнь цикла. А теперь… да, теперь будет новое: «Тайны того, кто вернулся». Раз приходят мысли, то придут и стихи.
Теперь он каждый день обнаруживал в себе перемены, и прежние барьеры внезапно рушились. Он легко принял совет Рида Вебера терпеливо переносить ограничения. Столько всего менялось, и все к лучшему. Однажды он снова встал и пошел, пусть даже вихляясь и пошатываясь. В первый день он упал три раза, и все три раза легко вскакивал на ноги.
– Главное, не падайте на голову, профессор, тогда все будет хорошо, – говорил Рид.
Но походка улучшалась постоянно. И теперь, когда он уже видел – по-настоящему видел, он смог что-то делать руками. Не надо было шарить в темноте. Он никогда не осознавал, как важно для координации зрение. Есть несчетное количество способов, которыми предметы могут лгать, путаться, прятаться в трехмерном пространстве, и без зрения их поиски тщетны.
Но уже не для меня. Уже нет.
А еще через два дня…
…он играл в пинг-понге внучкой. Стол этот он помнил. Он купил этот стол для маленького Бобби тридцать лет назад. И даже помнил, как Боб избавил его от этого стола, покидая наконец дом в Пало-Альто.
Мири осторожно отбивала удары, шарик летал высоко и медленно. Роберт дергался вперед-назад: видеть шарик – не проблема. Но надо было бить осторожно, чтобы шарик не улетал вверх. Так они и играли – очень осторожно, пока Мири не довела счет до пятнадцать-одиннадцать. И тут Роберт набрал пять очков подряд – каждый удар был как судорога, но почему-то белый пластиковый шар пулей улетал к дальнему концу стола.
– Роберт! Да ты же меня просто дурачил!
Бедная пухлая Мири бегала от угла к углу, пытаясь угнаться за ударами. Роберт не подкручивал, но и она тоже играла не очень хорошо. Семнадцать-пятнадцать, восемнадцать, девятнадцать. Потом его мощные удары перестали идти, снова пришлось делать те же неверные движения, и Мири оказалась беспощадной. Она взяла шесть очков подряд – и выиграла.
И тут же побежала вокруг стола обнимать деда.
– Потрясающе! Но больше ты меня не обманешь.
Не было смысла говорить ей то, что сказала Акино: восстановление нервной системы может иногда давать всплеск. Вполне может оказаться, что у него будут реакции спортсмена, хотя вероятнее, что координация останется на среднем уровне.
Забавно, как он отмечал дни недели. Они перестали быть важны еще до того, как он впал в слабоумие. Но сейчас по выходным внучка целый день была с ним.
– А какая была бабушка Кара? – спросила она как-то воскресным утром.
– Она была очень на тебя похожа, Мири.
И девушка вдруг улыбнулась – широко и гордо. Роберт подумал, что именно это она и хотела услышать. Но это правда, только Кара никогда небыла толстой. Мири очень напоминала Кару в том предподростковом возрасте, когда обожание героя – старшего брата – сменилось другими интересами. Можно сказать, что личность Мири, как у Кары, но в чем-то больше. Мири была талантлива – возможно, даже талантливее своей двоюродной бабки. И Мири уже достигла той крайней независимости и духовной уверенности, что была у Кары. Я помню эту постоянную надменность, подумал Роберт. Она вызывала у него неимоверное раздражение, и именно это разбросало их в стороны.
Иногда к Мири приходили друзья и подруги. В этом возрасте и в эту эпоху парни и девушки общались практически без разбора. Еще несколько лет – и они даже по мышечной силе не слишком будут различаться. Мири любила играть в пинг-понг парами.
Он не мог сдержать улыбки, видя, как она командует друзьями. Она организовала турнир, и хотя была скрупулезно честной, играла она на выигрыш. Если се сторона проигрывала, девушка решительно выпячивала подбородок, в глазах появлялась сталь. Потом она без возражений признавала свои ошибки, как и критиковала своих партнеров.