Конец республики
Шрифт:
— Взгляни, Цезарь, чем угрожает мне Марк Антоний! — протянул Менас письмо Октавиану.
— Чего же ты хочешь?
— Всаднического достоинства, которое защитит меня…
Октавиан подумал и сказал:
— Поздравляю тебя, друг, всадником. Принадлежность твоя к этому сословию будет узаконена.
И триумвир, не слушая слов благодарности, поспешил уйти.
Его беспокоило противодействие квиритов и Лепида, хотя тот был по-прежнему любезен и предупредителен, Октавиан знал, что Лепид действует исподтишка, и боялся внезапного удара. Он понимал, почему раздражен Лепид: Мизенский договор был подписан без его участия.
«Если он решил не вмешиваться в эту войну — я погиб», — думал Октавиан.
Вскоре пришли известия о вторжении парфян в Сирию. Он понял, что Антоний отправится против парфян, Это был удобный случай начать войну с Помпеем. Беспокоило его лишь отсутствие Агриппы, который воевал в Аквитании. А на Агриппу он всегда надеялся, как на способного полководца. Приходилось объявить войну, надеясь только на себя.
…Борьба с Секстом Помпеем оказалась нелегкой. Октавиан потерпел поражение у Скиллы, а буря уничтожила большую часть его кораблей. Поражению радовалась вся Италия, ненавидевшая Октавиана. Он знал об этом и был удручен. Меценат даже не пытался его утешать. Положение казалось безнадежным, и будущее рисовалось обоим в мрачных красках.
Однажды, когда они молча сидели в таблинуме, размышляя о способах привлечения к сотрудничеству Лепида с друзьями и коллег Антония, прибыл с письмом гонец из Азии.
«Вентидий Басс, полководец, устами триумвира и проконсула Марка Антония — сенату и римскому народу.
Милостью богов и крепостью римского оружия отомщена смерть триумвира Марка Красса и его доблестного сына Публия: Вентидий Басе нанес страшное поражение Пакору, сыну парфянского арсака. Пакор пал в бою. Эта победа, одержанная шестнадцать лет спустя после Карр, увенчала навеки доблестью римские легионы. Слава бессмертным, покровительствующим Риму! Марк Антоний, помня об окончании триумвирата в этом году, вскоре возвращается в Элладу. Завоевание Иудеи, взятие Иерусалима, в котором держится еще Антигон, и передача всей страны Ироду будут поручены опытному полководцу…»
Дальше Октавиан не читал. Что он мог противопоставить блестящей победе Вентидия Басса? Поражение при Скилле? (Он злобно засмеялся.) Победы Агриппы над аквитанцами? Раздражение его усиливалось, тем более, что Меценат не мог дать дельного совета.
— Остается одно, — глухо вымолвил Октавиан, бросая навощенные дощечки на стол, — ехать к Антонию в Афины, возобновлять триумвират. Поедешь в сопровождении Горация. Вергилия не дам — нужен мне… Говоришь, Гораций болеет глазами, мажет их восточной мазью, не пьет вина? Пусть едет с тобой хотя бы до Брундизия — поездка развлечет его… Пребывание на юге Италии благотворно подействует на него, там он дождется твоего возвращения.
Проходили недели. Меценат и Агриппа прибыли в Рим один за другим.
Меценат сообщил, что Антоний поможет Октавиану в борьбе против Секста Помпея, если получит в обмен на это ветеранов для завоевания Парфии; а вопрос о возобновлении триумвирата советует отложить до весны следующего года.
Слушая Мецената, Октавиан размышлял: до января он должен покинуть Рим и находиться вне помериума, пока не будет назначен преемник, которому он передаст провинции и власть над легионами.
— Антоний держит нас в руках! — вскричал Октавиан, бегая по атриуму. — Что посоветуешь? Что? — обращался он к безмолвному Меценату и к друзьям. Все молчали. Вдруг он бросился к Агриппе, с отчаянием схватил его за тогу и неожиданно для всех заплакал. Это были слезы ярости и бессилия.
— Успокойся, Цезарь, — спокойно сказал Агриппа. — Сядь. Подумаем, что делать. Кораблей у нас нет? Будем строить их, чтобы не зависеть ни от Антония, ни от Секста Помпея. Пошли меня в Неаполь, и я сделаю все, что нужно.
— Поезжай, друг, — вздохнул Октавиан, обнимая его. — И, если дела твои будут успешны, я унижу Антония… отомщу ему…
Он не мог говорить — ненависть разъедала его сердце.
Агриппа отправился в Неаполь, а к концу года Октавиан выехал из помериума в небольшой городок, решив терпеливо ждать благоприятного случая, чтобы выступить. Полномочия его кончились, и власть ускользала. От сторонников своих, приезжавших из Рима, он узнавал о событиях, происходивших в городе.
С начала нового года Римом стали управлять республиканские магистраты, и квириты вздохнули наконец свободнее. Не было произвола и тирании триумвиров, жизнь стала подобной той, какая была до гражданских войн. Кровавая власть сменилась законной, республиканской, и граждане могли быть спокойны, что никто не нападет на их дома, не подымет с постели жену и дочь, не нарушит законов, освященных богами. Особенно радовались квириты распадению триумвирата.
Так продолжалось до Тарентского соглашения, унизительного для Антония: он ждал Октавиана несколько месяцев в Таренте, а тот назло ему медлил с переговорами, как бы раздумывая, и наконец согласился на возобновление триумвирата сроком на пять лет. Октавия, державшая сторону мужа, защищала его перед братом; она умоляла не начинать гражданской войны, ненавистной народу, и Агриппа, а за ним Меценат поддержали ее, — они знали, что Антоний может заключить союз с Секстом Помпеем и с Лепидом.
Уступив Октавиану сто тридцать кораблей, Антоний получил взамен двадцать одну тысячу ветеранов. Мизенский договор был уничтожен! Старший триумвир Антоний поспешил отплыть от берегов Италии.
XX
Римское общество пребывало в большом унынии, видя, что могущество триумвиров возобновляется. Надеясь, что триумвират распался, когда Октавиан покинул Рим, оно тешило себя надеждами о республиканских временах: можно будет свободно дышать, свободно говорить, открыто хвалить и порицать власть, а самое главное — не дрожать за жизнь, за жен, дочерей и имущество, ни один раб или вольноотпущенник не посмеет нагло беседовать с нобилем, задевать его или, насмехаясь, говорить ему дерзостию.
У нобилей появилось стремление к древней простоте, строгим нравам. Они говорили о возвращении к земле, с умилением вспоминали времена Цинцинната, и Саллюстий проводил в своих сочинениях мысль, что богатство, роскошь и удовольствия развращают народ. Старые сенаторы занялись земледелием и пчеловодством, писали книги о деревенском хозяйстве, пользовались трудами греческих писателей. Вольноотпущенник Юлия Цезаря Гигин стал знатным лицом и был принят в обществе нобилей лишь потому, что работал над книгами о земледелии и пчеловодстве. Старый Варрон написал сочинение «De re rustica», [22] в котором восхвалял простоту деревенской жизни, а Вергилий, отдавая дань своему времени, писал «Георгики», прославляя в них земледелие и плуг, олицетворяющий этот простой и суровый труд.
22
«О деревенском хозяйстве»
Обо всем этом Понтий сообщил Лицинии, предупредив, что Октавиан готовится к войне с Секстом Помпеем:
«Он, конечно, как триумвир, призовет к себе на помощь Лепида с его судами и войсками, — писал он. — Всем известно, что Агриппа достраивает гавань и корабли, а легионы сосредотачиваются на юге Италии для переправы в Сицилию. Говорят, что Октавиан, Агриппа и Лепид двинут свои силы одновременно: из Путеол, Африки и из Тарента. Об этом мне сообщил Милихий, писец Аттика, который ведет переписку с Агриппой по поручению своего господина. Поэтому пусть наш вождь будет осторожен. Квириты против войны; они уважают сына Помпея Великого и не хотят воевать. Октавиан же, возбуждая легионы, утверждает, что месть за диктатора не доведена еще до конца и что Цезарь является ему в сновидениях и требует уничтожить для блага республики сына Помпея. Подлый демагог показывает свою низость, играя на чувствах темного народа, но мы не дремлем и выступаем против него среди легионариев, Боги одни знают, чем кончится эта подлая демагогия», Беседуя о событиях в Риме с Секстом Помпеем, Лициния упрекала его в том, что он не наказал Менаса, перебежавшего теперь опять на сторону Секста.