Конец сказки
Шрифт:
Атасов заключил его в объятия. Подержал с минуту, отпустил, отступил на шаг.
– Тогда ступай, Армеец. С Богом.
Андрей подумал, что это все, но Армеец, колебавшийся, это было видно, повернулся к нему лицом. Оно стало бледным, как бумага.
– Я го-говорил с Валеркой, – сказал Эдик, – там, – он показал в ту сторону, где, сливаясь в одну песочную полосу, маячили отроги гор, – в пещерном городе. Незадолго до того, как все на-началось. Или, наоборот, закончилось. Для него. Может, за полчаса до того, как он себя подорвал. Что-то грызло его изнутри, но, он не знал, как сказать.
– Что грызло? – одними губами спросил Бандура.
– Не знаю. Он только
– Чего – не хотел, Эдик?
– Этого – сказал он мне. ЭТОГО. Я его не понял. Наверное, чтобы все так вышло, не хотел. С тобой, с ним, с Кристиной. Никто из нас не хотел этого, – помолчав, добавил Армеец. – Это было последняя фраза, которую я слышал от Протасова. Мы с ним разговаривали, понимаешь. Как сейчас с тобой. Потом уже попали в засаду, он еще бахвалился, разговаривая с теми па-парнями в ми-милицейской форме. Ну и… еще он крикнул «беги», но это было нам с Планшетовым. – Эдик вздохнул. – Мы и побежали. Береги себя, Андрюша.
– И ты себя береги, брат.
Развернувшись, Армеец зашагал вдоль дороги, по привычке немного сутулясь на ходу. Приятели смотрели ему в спину и молчали, чувствуя себя людьми, у которых забрали нечто важное, хотя так сразу и не скажешь, что именно.
– Я так и знал! – в конце концов, не выдержал Планшетов. – Как он мог так с нами поступить?!
Пройдя, наверное, половину пути, Армеец обернулся и помахал рукой – крохотное пятнышко у длинной серой полосы асфальта, разделившей на две неравномерные части огромное светло-зеленое поле. Пушинка на ковре, чудом избежавшая пылесоса. Потом Атасов полез за руль, провернул ключ в замке зажигания, запустил двигатель. Кому-то всегда приходится делать нечто подобное, чтобы не остаться на развилке.
– По коням, – сказал Атасов. Они молча забились в машину, и она тронулась с места. Крошечная фигурка Эдика пропала за придорожными кустами, они проносились мимо все быстрее. Какое-то время Бандура заворожено глядел на проплывающие справа далекие крыши деревенских домиков, затем отвернулся и стал смотреть прямо вперед, на дорогу, наматываемую колесами.
Около одиннадцати утра они увидели впереди, прямо по курсу пару мрачных железобетонных будок и шлагбаум на границе между двумя областями одной страны. Сильно пахло солончаками. Гнилое море почти вплотную подступило к дороге.
– Херсонщина. – Волына, оживившись, потянул воздух ноздрями, вглядываясь в затянутую сиреневой дымкой равнину по ту сторону КПП. – Родные края. Знаете, мужики, анекдот? Плывут три крокодила по Хуанхэ. Один говорит: «Вареным рисом пахнет». Второй: «Родина близко». Третий им: «Разговорчики в строю!»
– Крокодилы риса не едят, – сказал Планшетов.
– Заткнитесь, ладно? – предложил Атасов.
Они без проблем пересекли границу, пропускной пункт словно вымер от эпидемии, поражающей исключительно госслужащих на ответственных постах.
– Подались в народное хозяйство, – высказал предположение Юрик.
– Сочувствую этому хозяйству, типа, в таком случае, – буркнул Атасов.
– Без паники, – важно изрек Волына. – Все ништяк. Здесь все под контролем у дяди Гриши. На раз приклепаются, на два отсосут. Один только звонок, куда следует…
– Ты, кстати, как, Вовка? – спросил Бандура. Чувствовалось, что Вовка ожил, тем не менее, Андрей решил поинтересоваться.
– Потихоньку, зема. Дома и стены помогают.
– Это точно, – согласился Андрей, подумав о Дубечках и отце, которому так и не удосужился выслать блок сигарет, как когда-то хотел, самое меньшее, что, вероятно, должен был
Идея съездить к отцу пришла в голову накануне, когда жизнь висела на волоске. Правда, пока он находился между небом и землей, поездка в Дубечки воспринималась, чуть ли не как возвращение в библейский Эдем, который у каждого, вероятно, свой. Теперь, когда небо над головой стало относительно безоблачным, затея приобрела привкус школьной истории о Владимире Ильиче, скрывающемся в своем шалаше от агентов охранного отделения.
– Что будем делать, земляки? – прервал его размышления Волына. Мимо проплыл дорожный указатель, сообщавший белым по синему, что до Херсона осталось всего тридцать пять километров, полчаса ходу, даже с учетом напряженного трафика в первую половину понедельника.
– Что, типа, делать, земляк? – холодно переспросил Атасов с таким видом, чтобы даже до Вовки дошло: после 1991 года, с исчезновением Великого и Могучего Родина, перестав называться советской и социалистической, здорово сдала в размерах, разношерстная пятимиллионная армия приказала долго жить, а понятие земляк, соответственно, утратило былую актуальность, вон их теперь сколько, почти сорок восемь миллионов. И все, поди ж ты, земляки.
– Тебе, чувак, самое время на биржу труда записываться, – сказал Планшетов, хмурясь.
– Зачем мне твоя биржа гребаная, если дядя Гриша имеется? – парировал Волына. Андрей подумал, что это действительно не худший вариант для Вовки, у которого очень кстати оказался хоть какой-то запасной аэродром.
– Хорошо тебе, чувак, – вздохнул Планшетов, похоже, их мысли, в общем совпали.
– Ага, – развивал идею Вовка, размышляя вслух. – Дядя Гриша подсобит, если, конечно, грамотно попросить. А не переть буром.
– Вот и греби к своему дяде менту, – вспылил Планшетов, вспомнив свою семиметровую комнату в коммуналке, из которой его к тому же давно грозились выпереть за долги по квартплате, оставшиеся еще от родителей-алкоголиков. – Не забудь поцеловать его в задницу, чувак.
– Фильтруй базар, Юрик, – насупился Вовчик. – Дядя Гриша – человек серьезный.
– Ну так в чем, типа, проблемы? – спросил Атасов, не поворачивая головы.
– Жить негде, зема, – пожаловался Вовчик печально. – Мамку-то я в прошлом году похоронил, а дом мы с Валеркой загнали. Все бабло запулили в МММ, под проценты. Теперь, б-дь, ни хаты, ни бабла, ни процентов, ни х… по-любому.
– Ни флага, ни родины, – буркнул Атасов холодно.
– Ага, где-то так.
– А в Киеве тебя что, хата ждет? – осведомился Планшетов. – Или ты рассчитываешь, что тебя та баба обратно в хату пустит, у которой по двору вурдалаки бродят?